Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

г. впервые был на войне. Молодой (27 лет), легкомысленный, празднолюбивый, он и в походе, несмотря на то что Наполеон требовал от него «величайшей активности», больше отдыхал, чем действовал: 4 дня «отгулял» в Гродно и далее шёл к Несвижу такой поступью, что Э. Лависс и А. Рамбо могли только воскликнуть на страницах своей «Истории»: «Он сделал 20 миль в 7 дней!»[860] В результате Жером, хотя и имел преимущество перед Багратионом на пути к Несвижу в два перехода, опоздал сомкнуть вокруг русской армии французские клещи. Багратион ушёл.

Наполеон был в ярости. «Все плоды моих манёвров и прекраснейший случай, какой только мог представиться на войне, — отчитывал он Жерома, — потеряны вследствие этого странного забвения элементарных правил войны»[861]. Действительно, «король Ерёма» презрел одно из главных правил Наполеона: «Сила армии, как в механике, измеряется массой, умноженной на скорость»[862]. С досады Наполеон подчинил короля Жерома маршалу Даву, который был «только» князем и герцогом. Жером, обидевшись на это, оставил все свои войска (потеряв при этом ещё более суток) и 4 июля уехал к себе в Вестфалию[863].

«Насилу вырвался из аду, — написал Багратион Ермолову 7 июля. — Дураки меня выпустили»[864].

Наши историки (советские и постсоветские) объявляют спасительный марш 2-й армии «большим воинским мастерством», «искусным маневрированием» Багратиона[865]. А вот сам Багратион понимал, что, если бы не гродненский «загул» Жерома («дураки меня выпустили!»), никакое искусство манёвра не спасло бы 2-ю армию от гибели.

Впрочем, положение 2-й армии оставалось всё ещё опасным. Она шла через Несвиж и Могилёв к Витебску на соединение с 1-й армией — шла истинно суворовскими маршами, делая по 45, 50 и даже 70 км в сутки[866]. «Быстроте маршей 2-й армии и великий Суворов удивился бы», — не без гордости писал Багратион Александру I 10 июля на подходе к Могилёву[867]. Но, как ни спешил Багратион, Даву опередил его и 8 июля занял Могилёв.

11 июля у д. Салтановка южнее Могилёва Багратион попытался прорваться на север сквозь заслоны Даву. В ожесточённом бою, несмотря на героизм воинов особо отличившегося здесь генерала Н.Н. Раевского, Даву отбил все русские атаки. Багратион был вынужден отказаться от Могилёва, а стало быть, и от Витебска и повёл свою армию кружным путём к Смоленску. Даву мог быть доволен, что он вновь (как и в Минске) не позволил Багратиону прорваться на соединение с Барклаем де Толли. Тем самым «железный маршал» облегчал Наполеону решение его главной задачи — разгромить армию Барклая. Зато Багратион вырвался из-под нависшей над ним угрозы окружения и открыл себе хотя и окольный, дальний, но уже сравнительно безопасный путь к соединению с Барклаем — на Смоленск. Отныне можно было считать, что 2-я армия спасена.

Вернёмся теперь к армии Барклая де Толли, которую мы оставили на пути от Полоцка к Витебску.

11 июля, в тот день, когда Багратион под Салтановкой шёл на прорыв через Могилёв к Витебску, Барклай привёл 1-ю армию в Витебск. Здесь он решил подождать Багратиона. Барклай знал, что Наполеон настигает его, но французские корпуса подходят к Витебску по частям, а корпус Даву — лучший, сильнейший из всех — рассредоточен далеко к югу. В то же время буквально с часу на час ожидалась весть о прорыве армии Багратиона. Увы! К утру 15 июля в лагерь Барклая примчался адъютант Багратиона князь А.С. Меншиков[868]: Багратион извещал, что ему не удалось пробиться через Могилёв и что он узнал о движении войск Даву к Смоленску[869].

Теперь обстановка резко изменилась. Барклай уже не мог рассчитывать под Витебском на Багратиона. Между тем к Наполеону подходили все новые и новые силы. Снова возникла угроза разъединения русских армий и окружения одной из них. Надо было отвести эту угрозу и успеть к Смоленску раньше Даву. Барклай пошёл на военную хитрость.

Тот факт, что 1-я армия была сосредоточена в самом Витебске и вокруг него, подсказывал Наполеону желанный для него вывод: Барклай решился на генеральное сражение. Чтобы не спугнуть Барклая, Наполеон не стал беспокоить его 15 июля, дав возможность собраться с силами, но подтянул при этом и свои силы. Огни в русском лагере горели до поздней ночи. Глядя на них, Наполеон проследил за тем, как расположилась на ночь Великая армия, и, «прощаясь с Мюратом, сказал, что завтра в 5 часов утра он начнёт генеральное сражение»[870].

Перед рассветом ординарец Мюрата разбудил Наполеона: Барклай ушёл! Оставив на месте биваков огромные костры, которые до утра вводили французов в заблуждение, Барклай ночью тихо тремя колоннами увёл свою армию к Смоленску. Там, в Смоленске, 22 июля обе русские армии соединились.

Таким образом, расчёты Наполеона на разгром русских армий поодиночке уже в приграничье рухнули. Мало того, он сам вынужден был все больше распылять свои силы. Беспокоило его положение на флангах Великой армии — северном и южном. На севере Макдональд 20 июля взял Динабург, но потом застрял между Динабургом и Ригой, которую должен был и мог бы взять с ходу, но даже не попытался этого сделать[871]. Отныне и до конца войны он пребывал в бездействии, потому что не верил войскам собственного корпуса, половину которых составляли пруссаки, а другую половину — поляки, баварцы и вестфальцы; французским был только штаб[872].

После того как Барклай де Толли 5 июля выдвинул на петербургское направление 25-тысячный корпус П.X. Витгенштейна, Наполеон сразу отделил от Великой армии корпус Н.-Ш. Удино — маршала более решительного, чем Макдональд, и с более надёжными войсками в 28 тыс. человек. Удино должен был взаимодействовать с Макдональдом, вместе с ним разбить Витгенштейна и наступать на Петербург[873]. Но Макдональд медлил, хотя и бранил за медлительность подчинённого ему прусского генерала Ю. Граверта: «ползёт, как гусеница»[874]. Пока он подбирался к Динабургу, Удино и Витгенштейн 18–19-го, а затем 20 июля обменялись ударами.

18 июля под Клястицами арьергард Витгенштейна под командованием Я.П. Кульнева атаковал и разбил авангард войск Удино, захватив даже личный обоз маршала и 900 пленных. Но на следующий день Кульнев, устремившийся в погоню за разбитым противником, натолкнулся у Боярщины на главные силы Удино, был разбит и сам, первым из русских генералов 1812 г., пал в бою. По общепринятой версии, французское ядро оторвало ему обе ноги, когда он отступал в последних рядах своих воинов