Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

href="ch2-875.xhtml#id1817" class="a">[875]. Есть и другая версия, исходящая от барона М. Марбо, бывшего участником этого боя: сразил Кульнева некий «вахмистр Лежандр», «вонзив ему в грудь саблю»[876]. Теперь уже маршал Удино попытался было развить свой успех, но у с. Головщина был отбит и отошёл к Полоцку.

Наполеон, следивший за ходом дел на своих флангах, оценил по достоинству и пассивность Макдональда, и активность Витгенштейна, которого к тому же в любой момент могли поддержать корпуса И.Н. Эссена и Ф.Ф. Штейнгейля. Поэтому Наполеон подкрепил силы Удино корпусом генерала Л.-Г. Сен-Сира. Тем самым он, хотя и обезопасил свой левый фланг, ещё более ослабил центр Великой армии.

Не добился Наполеон решающего успеха и на своём правом фланге. Здесь 15 июля под Кобрином две русские дивизии (К.О. Ламберта[877] и Е.И. Чаплица) из 3-й армии окружили бригаду генерала М. Кленгеля из саксонского корпуса и заставили её сложить оружие. То была первая в 1812 г. русская победа[878].

Наполеон был раздосадован и встревожен. 21 июля, узнав о Кобрине, он приказал К.Ф. Шварценбергу, чтобы тот «с двумя корпусами (австрийским и саксонским. — Н.Т.) пошёл на Тормасова, дал бы ему сражение и преследовал бы его повсюду до тех пор, пока не разобьёт»[879]. Под впечатлением Кобрина Наполеон изменил своё намерение (ранее согласованное с императором Австрии) включить корпус Шварценберга в центральную группу войск и оставил австрийцев вместе с саксонцами против 3-й армии[880]. Таким образом, Наполеон признал, что он ошибся в расчёте нейтрализовать армию А.П. Тормасова силами одного корпуса Ж.-Л. Ренье. Теперь, исправив эту ошибку, он обрекал себя на то, что позднее, при Бородине, недосчитается «тех 30-ти (по крайней мере) тысяч солдат, которых мог привести к нему ещё в Витебске князь Шварценберг»[881]. Более того, часть сил Шварценберга и целую дивизию польского генерала Н.Т. Домбровского Наполеон вынужден был отрядить против корпуса Ф.Ф. Эртеля, который закрепился в районе Мозыря.

Как бы то ни было, 31 июля Шварценберг и Ренье выполнили приказ Наполеона и стабилизировали правый фланг Великой армии. В тот день у м. Городечна их корпуса (38 тыс. человек) атаковали Тормасова, который опрометчиво разослал в наступательные рейды больше половины своей армии и остался с 18 тыс. человек. Атаки вёл главным образом 13-тысячный корпус Ренье. Шварценберг, располагавший 25 тыс., помогал своему союзнику нехотя, преимущественно артиллерийской канонадой. Тормасов отразил все атаки, но тяжёлые потери (до 4 тыс. человек) и видимое превосходство неприятеля заставили его отступить за р. Стырь и далее к Луцку, где он закрепился[882].

Бой у Городечны нельзя признать решительной победой Шварценберга и Ренье. Но инициативу они у Тормасова, безусловно, перехватили. Наполеон был так доволен этим, что исходатайствовал у Франца I фельдмаршальский жезл для Шварценберга[883]. Впрочем, Наполеон не обольщался ни успехом у Городечны, ни самим Шварценбергом, сказав о нём позднее: «Я сделал его фельдмаршалом, но не мог сделать из него генерала»[884].

Итак, война принимала затяжной характер, а этого Наполеон опасался больше всего. Растягивались его коммуникации, отставали обозы, а главное, росли потери: в боях, от дезертирства, болезней и мародёрства. Досадуя на затруднения с продовольствием, бездорожье, пространства России, непокорность местного населения, солдаты Великой армии (надо признать, в основном не французских частей, в первую очередь немецких — вестфальских, баварских и пр.) чинили грабежи и насилия, мародёрствовали. 2 июля генерал А. Дюронель, который вскоре будет назначен военным комендантом Москвы, почтительно доносил Наполеону, что весь район от Воронова до Лиды в Белоруссии «разграблен войсками Его Величества короля Вестфальского», т.е. Жерома Бонапарта[885].

Наполеон понимал, насколько губительно отражается на моральном духе войск мародёрство, и пытался пресечь его суровыми мерами в зародыше. Уже 21 июня в Вильно он приказал судить военным судом всех уличённых в мародёрстве, которые тем самым «позорят имя француза», и казнить их в 24 часа[886]. В архиве Санкт-Петербургского ИРИ РАН хранятся подлинные экземпляры приказов Наполеона и смертных приговоров военного суда от 8, 9, 11 июля (н. ст.), согласно которым расстреливались порознь и партиями солдаты и чиновники за грабежи и «грубое обращение» с местными жителями[887]. Однако даже такие крайние меры не давали желаемого эффекта, ибо применялись не везде и не всегда. Гвардия не грабила, потому что ни в чём не нуждалась. Из армейских же корпусов только 1-й корпус Даву сохранял примерную дисциплину: «…беспощадный маршал не допускал мародёрства, и его расправа была коротка»[888]. Другие корпуса — одни в меньшей, другие в большей степени — мародёрством грешили.

Между тем возможность использовать местные ресурсы сводилась к минимуму, почти к нулю из-за сопротивления народа. Следуя «русскому правилу «Не доставайся злодею!»», горожане и крестьяне повсеместно сжигали продовольствие, угоняли скот, а сами уходили вместе с армией, в ополчение и в партизаны. «Лошади и скот — всё исчезало вместе с людьми, и мы, — вспоминал А. Коленкур, — находились как бы среди пустыни»[889]. Наполеон уже предчувствовал, что ему «предстоит новая Испания, но Испания без границ»[890].

Узнав о соединении армий Барклая де Толли и Багратиона в Смоленске, Наполеон утешился было надеждой вовлечь россиян в генеральное сражение за Смоленск как «один из священных русских городов» (это — его выражение[891]) и разгромить сразу обе их армии. Кстати, Александр I в письме к Барклаю радостно признал, что соединение двух армий произошло «противно всякому вероятию»[892]. Зато боевой дух обеих армий был теперь выше «всякого вероятия». В такой ситуации и с учётом того обстоятельства, что численное превосходство французов на главном театре военных действий уже перестало быть угрожающим (обе русские армии насчитывали 130 тыс. человек, а Наполеон, по данным русской разведки, имел не более 150 тыс.)[893], Барклай решил дать противнику сражение за Смоленск. Наполеон мог только радоваться такому решению: казалось, долгожданная, решающая всё и вся победа — в его руках, но… только показалось.

Три дня, с 4 по 6 августа, корпуса Н.Н. Раевского и Д.С. Дохтурова с отдельными дивизиями П.П. Коновницына, Д.П. Неверовского и принца Е. Вюртембергского защищали город от подходивших, один за другим, трёх пехотных и трёх кавалерийских корпусов противника. Когда же Наполеон стянул к Смоленску все свои силы и после уничтожающей артиллерийской бомбардировки начал общий штурм города, Барклай де Толли вновь увёл русские войска из-под его удара. 6 августа французы вступили в Смоленск, напоминавший собою, по их впечатлениям, «извержение Везувия», «громадный