Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют - Ребекка Розенберг

А если вы не заплатите за виноградники, то «Поммери» конец. Капут.

За моим ухом стучит пульс; Феликс мнет эту точку лапками и мурлычет глубоким вибрато, словно гобой в симфоническом оркестре.

– Заплатите Гюставу Навле, – говорю я Вольфу.

– Тогда как мы заплатим за виноградники? – спрашивает Луи.

К нам подходит Навле.

– Мадам Поммери, вы можете перейти в другое место? У нас все готово, и мы будем тут взрывать. – Он поднимает кверху палец и улыбается золотыми зубами. – Маленький взрыв.

– Давайте перейдем к лестнице, – говорю я.

Худой горняк вставляет палочку динамита в просверленную дыру и чиркает спичкой.

– Что они делают? – шепчет мне на ухо Анри.

– Мы открываем коридор в следующий зал, потому они взрывают перемычку.

– Маман, это безумие! – кричит Луи. – Чистое безумие.

Вольф стучит его по спине.

– Луи, вы должны взять дела в свои руки. Ситуация вышла из-под контроля.

Мы останавливаемся у подножья лестницы, и я выставляю перед собой ладони.

– Месье, успокойтесь! Вся эта суета к хорошему не приведет. Отправьте прямо сейчас винтаж 1870-го, и Юбине продаст все до начала страды.

– Нет, маман, – горячится Луи. – Юбине терпеть не может шампанское брют. Он скорее уйдет от нас, чем запятнает свою репутацию.

– Отправь брют, Луи, а я напишу месье Юбине, как представить его клиентам.

Вольф качает головой.

– Когда вы получите деньги для платы за виноградники?

Глядя на меловой потолок, я прикидываю, когда придет платеж. Как минимум через три месяца.

– Передайте виноградарям, что мы гарантируем оплату до…

Взрыв швыряет меня в стену, в моем плече что-то хрустит. Феликс с воплем соскакивает с моих рук. Вольф и Луи бегут вверх по лестнице.

Анри загораживает меня руками и спиной, прижимает мою голову к груди, потому что камни отскакивают от стены как шрапнель.

Тысячи и тысячи мышей выскакивают из взорванной стены. Феликс гоняется за ними.

Гюстав Навле громко кричит:

– Бегите! Бегите! Рушится потолок.

Горняки и скульпторы, толкаясь, бегут мимо нас к лестнице.

Анри берет меня на руки и торопливо и уверенно поднимается наверх, защищая меня от бегущих людей своими широкими плечами. Я держусь за его шею, вдыхаю его запах, а в это время вокруг нас рушится мир.

* * *

На следующий день вся моя левая сторона пульсирует от боли, плечо распухло, и я не могу им даже пошевелить. Я тревожусь, что случилось с помощниками Навле. И что случилось с Феликсом? Луиза приносит мне кофе и багет, и я говорю ей, что буду работать у себя в комнатах.

Доковыляв до письменного стола, пишу Юбине письмо, которое уйдет вместе с сегодняшней отправкой вина. Успеваю поставить подпись, ко мне стучится Луи и тут же заглядывает в дверь.

– Как вы себя чувствуете, маман? – озабоченно спрашивает он и садится к моему столу.

– Сегодня я чувствую возраст, – отвечаю я и дотрагиваюсь до больного плеча. – Кто-то из работников пострадал?

Опустив глаза, он медленно качает головой.

– Их все еще откапывают из завала.

– Неужели еще не всех нашли? – спрашиваю я с ужасом.

– Я скажу вам, когда мы будем знать больше. – Он накрывает мою руку своей. – Маман, мы чуть не потеряли вас. Вчера вечером я думал, как вы всегда помогали людям, которым меньше повезло в жизни, например сиротам и женщинам в тяжелой ситуации.

– Луи, мы все делаем что-то…

Он поднимает руку.

– Дайте мне договорить. Когда я был с коммунарами, я видел собственными глазами, как живут бедняки, как голодают и замерзают на улицах. Тогда я впервые понял, что считал само собой разумеющимся крышу над головой, вкусную еду на столе – и что вы жертвовали собой ради нас. И как вы после смерти папы стали делать шампанское «Поммери», чтобы я мог окончить университет. – У него дрогнул голос и крепко сжались губы.

Я стискиваю его руку, понимая, какой подарок он мне делает. Часто ли дети осознают, что для них делают родители?

– У тебя всегда было доброе сердце, Луи, – говорю я. – Я боялась, что ты не вернешься к нам от коммунаров.

– Маман, это письмо мы пошлем Юбине? Конечно, он не обрадуется, когда получит шампанское брют.

– Прочти его, – предлагаю я, и он читает.

Дорогой месье Юбине, помните ли вы, как десять лет назад картины Моне подвергались насмешкам и их не принимали всерьез? Но Моне и других импрессионистов это не остановило, они продолжали писать свои картины так, как считали правильным, и теперь импрессионизм изменил взгляд публики на искусство.

Луи кивает; кажется, он понял.

Брют «Поммери» изменит отношение клиентов к шампанскому; его станут воспринимать не как десертное вино или сладкий напиток для дам, а как хорошее вино, которым могут наслаждаться в любое время как мужчины, так и женщины.

Луи вздыхает.

Скажите нашим клиентам, что вместо того чтобы собирать незрелый виноград и маскировать кислый вкус сахаром, мы позволяем винограду созревать и набираться естественной сладостью на лозе. Вкус «Поммери брют» такой, как хочет природа. Я верю в «Поммери брют» и снова прошу вас верить в меня.

Луи улыбается, и я вижу его кривой зуб, такой же, как у его отца.

– Я верю в вас, маман. Но клиенты не знают вас так, как знаю я, – шутит он, и я весело хлопаю его по руке.

– Что это значит?

– Это значит, что вы неустанно настаиваете на своем видении того, как все должно быть. – Он смеется.

– Тебе тоже нужно так делать, Луи, – говорю я. – Ты так глубоко сочувствуешь беднякам и обездоленным, особенно нашим работникам. Вот бы тебе возглавить медицинский фонд для работников «Поммери»!

– Как он будет выглядеть?

– Вот ты и подумай, – говорю я. – Пусть Вольф это устроит и для разнообразия заработает себе на жизнь.

– Я так и сделаю, – говорит Луи. – Анри просил разрешения зайти к вам сейчас.

Взглянув в овальное зеркало, я трогаю синяк на скуле. Я буду ходить такой «красивой» не меньше недели.

– Не сегодня, Луи.

Он хмурит брови.

– У вас с Анри какая-то проблема, про которую вы не говорите мне?

– Да, я не говорю тебе. Нет-нет, это не проблема. – Я складываю губы трубочкой.

– Загадочно. – Он нерешительно улыбается. – Сегодня концерт вечером, и я хотел бы пригласить Ивонну, если вы не возражаете.

– Может, вы и поужинаете где-нибудь? – Я игриво улыбаюсь.

– Анри будет дома, если вам что-нибудь понадобится. – Он целует меня в обе щеки.

– Видеть моего единственного сына счастливым – вот все, что мне нужно.

– То же самое я могу сказать про вас, маман. – Он закрывает за собой дверь.

Что он