Курьер. Реальная история человека, которого всегда ждут, но редко замечают - Ху Аньянь

моей жизни описан в главе «Воспоминания о подработках в Шанхае» – четырнадцатая по счету работа. До этого я никогда не бывал там. Однако оттуда была родом моя мать и прожила в Шанхае до шести лет, пока не уехала вместе с родителями. Мой дедушка был из Чанчжоу, бабушка – из Сучжоу, с самого детства они учили нас со старшей сестрой говорить на шанхайском диалекте, хотя сами общались на нем с акцентом. Мама уехала совсем маленькой, к тому же много лет прожила в других городах, произношение ее тоже было не совсем верным. Поэтому, оказавшись в Шанхае, я предпочитал использовать путунхуа, а не шанхайский диалект. Однажды коллега услышал, как я говорил с матерью по телефону на шанхайском. Он сказал, что говорю я совсем как «новый шанхаец». Правда, я так и не понял, кого именно он имел в виду под «новыми шанхайцами».

В 2014 году я уволился и вернулся в Сягуань. Если в прошлый раз жил в переулке Нинхэ на улице Лунси, теперь поселился на северном берегу реки Эрхай в деревне Дагуаньи. Сперва подумал заняться малым бизнесом. На руках у меня оставалось несколько десятков тысяч юаней, и главред, с которым я когда-то пытался открыть журнал ассоциации автомастерских в городе D, предложил объединиться. Мы планировали открыть магазинчик импортных сладостей: главред отправлял бы мне из Гуанчжоу товар, а я продавал его здесь. До моего отъезда в Шанхай в Сягуане не было ни одного подобного места. Но когда я вернулся, нашел несколько таких, впрочем, дела у них шли не очень-то хорошо. Я пытался найти помещение, но ничего подходящего так и не отыскал и впоследствии отказался от этой затеи.

Затем обустроил прилавок на улице. Разместил его у сягуаньского кампуса института Дали – причем не бесплатно, каждый месяц приходилось платить муниципальному управлению по сто пятьдесят юаней, и квитанцию они выдавали в виде штрафного бланка. Товар искал на Taobao, продавал миленькую канцелярию, а цену ставил от пары юаней до нескольких десятков. В день выходило всего сорок-пятьдесят юаней, а когда шел дождь, вообще ничего. К сожалению, муниципальное управление вечно вставляло нам палки в колеса: то говорили, что завтра приезжает начальство и на всю следующую неделю торговля приостанавливается, то еще что-то придумывали. Я же не смел идти на преступление и потому торговал с перерывами. Деньги, разумеется, никто не возвращал, а мы, уличные торговцы, и не разбирались, это ведь считалось за штраф, а не за арендную плату. Да и денег там было не то чтобы много. Обычно я торговал часа два в полдень и три-четыре по вечерам.

В этот период я снова начал писать, читал намного больше, расширял свой взгляд на вещи. От наивной идеи подражания Кафке отказался. Писал теперь короче прежнего, возможно, из-за перехода на телефон. А еще переключился на сюжеты не совсем реалистичные. Помимо литературы, снова взялся за гитару: купил какую-то дешевую на Taobao. Десять лет, что прошли с моего отъезда из Пекина, я всерьез не упражнялся.

Перед отъездом из Шанхая один коллега подарил мне пару беговых кроссовок ASICS, а другой – секундомер для бега Bryton. Вот почему, вернувшись в Сягуань, я по-прежнему держался привычки бегать, которую выработал еще в Шанхае. Обычно я бегал на площади с фонтаном у народного центра спорта, и как-то за месяц пробежал двести сорок пять километров. Квартиру снимал у тетушки из народности бай, по-китайски она не говорила, и все же очень любила со мной болтать. Всякий раз, как мы встречались, она хватала меня за рукав и сыпала фразами, после чего отпускала. За год с лишним, что я у нее прожил, я не разобрал ни единого слова. При встрече просто улыбался без остановки; она говорила, а я улыбался, пока она не начинала смеяться в ответ. На сей раз я прожил в Дагуаньи больше года, и, так как не нужно было ходить на работу, каждый день протекал легко и приятно. Мне не казалось, что я трачу время понапрасну или бесцельно проживаю жизнь. Думаю, любой проведенный в осознанности день придает жизни смысл. Если бы в тот момент Александр Македонский спросил, что мне нужно, я бы тоже ответил: «Не заслоняй мне солнце».

В то же время я всерьез задумывался о вещах довольно мрачных. Депрессии не было, это точно; просто не нравилось находиться в обществе людей. Хоть я и рассказываю в этой части о своей трудовой биографии, мне сложно обойтись без упоминания прочих жизненных событий. Все они тесно переплетены в единое целое, и, если выдернуть из повествования что-то одно, читателю будет трудно избавиться от сомнений и недоумения. И все же чем-то я готов делиться, а о чем-то рассказывать не желаю, и потому боюсь, что некоторые моменты все-таки приведут читателя в недоумение и заставят задаваться вопросами. Один и тот же человек может смотреть на мир с оптимизмом и одновременно видеть все в самом мрачном свете, никакого противоречия нет. Душа человеческая устроена сложно, иногда соткана из многоголосья, словно в ней звучат сразу несколько мелодий. Я не очень хочу разбирать на составляющие, что повлияло на мое психологическое состояние, да и вряд ли получится. Я пролистал одну запись из того периода: вполне возможно, она прольет свет на происходящее со мной тогда. Озаглавил это эссе «Когда солнце заходит»:

Казалось, будто вся радость и веселье подбираются только к вечеру. Хотя после захода солнца сильно холодает, достаточно набросить на плечи ветровку, натянуть шапку на голову, и, выходя из дома, уже не ощущаешь столь пронизывающего холода. На площади у воды дети пускают фейерверки. Под расцвеченным огнями ночным небом они гоняются друг за дружкой, резвясь и весело смеясь. Там, где столько радости, кажется, будто все плохое, все уродливые стороны человеческой натуры остаются далеко-далеко позади, неспособные ни на миг омрачить нашего счастья. А вернувшись домой, можно выпить немного молодого вина, напитать это чувство силой.

И все же фейерверки и вино – занятия для вечеров, средь бела дня нам остается только встретиться лицом к лицу с реальностью. Она давит своей необъятной силой, подобно дикарю несет весь день какую-то чушь – однако дикарь этот вечно оказывается прав. Тому, кто посмеет усомниться в его словах, придется горько поплатиться! Кто говорит, что нужно принять реальность, на самом деле изо всех сил пытается сделать так, чтобы реальность приняла его. Кто говорит, что мириться с реальностью не собирается, жестоко ею отторгнут. Нет смысла утешать себя мыслью о