Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

было учтено то обстоятельство, что сразу после встречи наших войск с союзниками в Австрии я был назначен представителем Советского командования в Союзническом совете в Вене. Возможно, сыграло роль и то, что во время учёбы в Военной академии имени Фрунзе я прилежно изучал английский и японский языки, а затем два года выполнял интернациональный долг в Китае, отражавшем японскую агрессию»279.

Но возможно и ещё одно объяснение. Содержится оно в непривычно эмоциональной Директиве Ставки (то есть, фактически – Сталина) главнокомандующему советскими войсками на Дальнем Востоке маршалу Василевскому от 22 сентября 1945 года:

«№ 2700

Генерал Макартур обратился через Деревянко с просьбой разрешить ему организовать с Вами прямую радиосвязь и предоставить возможность непосредственно с Вами сноситься.

Макартур вначале старался игнорировать наши интересы и не искал с нами связи.

По имеющимся у нас сведениям, Макартур вместо пленения распускает по домам личный состав вооружённых сил Японии, т. е. повторяет ту же ошибку, которая была сделана в 1918 г. в отношении Германии.

При этом Макартур не считается с нашим мнением и игнорирует интересы общего дела.

Макартур, у которого совесть нечиста, теперь ищет установления с Вами непосредственной связи и этим путём хочет сделать нас соучастниками его мероприятий и ответственными за них совместно с американцами.

Учитывая эти обстоятельства, Вы должны уклониться на данном этапе от установления с Макартуром непосредственной связи и не откладывать своей поездки в Москву.

Ставка Верховного Главнокомандования»280.

Смысл этого важнейшего документа заключается в том, что начиная с середины июля 1945 года, когда Сталин не был приглашён для подписания Потсдамской декларации в контролируемый же Сталиным Потсдам, отношения между ним и Трумэном начали стремительно охлаждаться, что не могло не отразиться и на восприятии в Москве действий Макартура. После атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки Сталин вполне мог решить максимально дистанцироваться от действий американских союзников в Японии и не хотел разделять ответственность за них с США. Русские и американцы всё больше становились противниками (а затем и врагами), чем союзниками. Поэтому, когда принималось решение о представителе Ставки на Дальнем Востоке, а это произошло, судя по всему, как раз в даты атомных бомбардировок и начала советского наступления в Маньчжурии, таким представителем советского командования в Токио был выбран военачальник средней величины. Генерал Деревянко фактически должен был выполнять функции посредника (хотя официально, наоборот, был от них освобождён) между Василевским и Макартуром, «у которого совесть нечиста» и с которым Кремль не только гнушался общаться напрямую, но даже запретил это делать Василевскому.

Помимо официально-дипломатического вопроса о подписании Акта о капитуляции генерал Деревянко поддерживал постоянный контакт с генералом Макартуром по другим важным вопросам, решение которых не входило в компетенцию советского дальневосточного командования. Так, ещё 17 августа Деревянко получил инструкцию Сталина относительно территориальных требований СССР к Японии:

«1. Предложение американского правительства: Маньчжурия, Сахалин (южная часть) и Корея севернее 38 сев. широты.

2. Советское правительство приняло указанное предложение с оговоркой, что оно считает Ляодунский полуостров с портами Дайрен и Порт-Артур, входящими в пределы Маньчжурии, и дополнительно потребовало следующие районы: Курильские острова и северную половину острова Хоккайдо севернее линии, идущей от города Кусиро до города Румоэ, включая оба указанных города в советский район.

Настаивать перед ген. Макартуром на выполнении этого требования Советского Правительства.

3. Поставить перед ген. Макартуром вопрос о предоставлении Советскому Союзу какой-либо зоны дислокации Советских войск в Токио…»281

Как известно, президент Трумэн (а не генерал Макартур) отказал Сталину в получении половины острова Хоккайдо. Деревянко в связи с этим записал, полностью разделяя (как минимум, внешне) позицию Кремля: «Волчий неписаный закон: искать помощи в трудностях и отшивать партнёра при окончании»; «работали вместе, а результаты порознь»282. Генералу Макартуру, 25 августа при первой же встрече с Деревянко спросившему советского представителя, правда ли, что Советский Союз намерен высадить свои войска на Хоккайдо, Кузьма Николаевич уверенно соврал: «Я тут же ответил, что эта информация не соответствует действительности, что советские войска таких задач не имели и не имеют»283.

Бомба

После подписания Акта о капитуляции Японии дел у Кузьмы Николаевича прибавилось. Началась рутинная работа по осуществлению сотрудничества с американской администрацией и, по возможности, с японской. К тому периоду относится описание внешности Деревянко и его манеры общения, сделанное военным переводчиком Георгием Сергеевичем Бабкиным:

«За огромным письменным столом, на котором не было ни одной бумаги, сидел в полной генеральской форме, с многочисленными орденскими планками, красивый, плотно скроенный человек средних лет.

– Прошу сюда. – Он пригласил нас за длинный стол, примыкающий торцом к его письменному столу.

Голос был приятный, с небольшой хрипотцой. <…>

Генерал поднялся из-за стола и подошёл к открытой двери на балкон, выходивший в сад. Он какое-то время молчал, опустив голову. Затем заговорил официальным, чётким военным языком:

– …Предлагаю на добровольной основе в краткий срок освоить английский язык. За месяц-полтора. Занятия будет вести американец, военный пастор в чине майора. Курс – интенсивный. Восемь-десять часов в день. Успешно сдадите экзамен – будете работать в нашем штате и разведке. Дел здесь много. Не сдадите – отправитесь домой»284.

С одной стороны, этот отрывок демонстрирует отношение генерала к обучению: приказ выучить английский за месяц звучит решительно, но, по сути, невыполним, если не считать знанием языка владение несколькими фразами. С другой – напоминает о том, что в условиях начинавшегося противостояния с бывшими союзниками английский в Токио оказался куда нужнее японского.

Можно предположить, одним из неожиданных для Деревянко аспектов такого противостояния могло бы стать восстановление и ранее крайне малого, а теперь совсем утерянного влияния Русской православной церкви. Но Советский Союз не мог себе позволить заниматься религиозными делами в Японии, и поэтому первый послевоенный японский настоятель православной церкви в этой стране был назначен Соединёнными Штатами. Это произошло почти одновременно с известной декларацией императора Сёва об отречении от божественного статуса, а ключевую роль в победе американского кандидата сыграл сотрудник американской военной разведки и бывший «особист» Манхэттенского проекта полковник Борис Пэш (Борис Фёдорович Пашковский) – русский по происхождению и яростный советофоб по убеждениям, ненавидевший «красных» на генетическом уровне (в Гражданскую войну он даже получил Георгиевский крест за участие в боях против большевиков). Об этом, возможно, не стоило бы упоминать, но 9 января, спустя два дня после первой проповеди нового епископа, в посольстве Голландии состоялся приём, на котором полковник Пэш встретился с генералом Деревянко. Они были знакомы и раньше – иногда вместе играли в шахматы. В тот день Деревянко проиграл и, пожимая американцу руку, сказал: «Мой добрый друг – полковник Пэш – опять поставил мне мат. Конечно, как вы понимаете, я о шахматах». Американский разведчик жёстко парировал: «Заверяю вас, господа, что во всех прочих случаях