Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева

Репина и Васнецова. Это та группа, которая определила течение всей современной русской живописи. В нашем искусстве так мало мощных дарований, крупных индивидуальностей, живопись русская так молода, что следует особенно оценить всю важность сделанного почти на наших глазах тремя талантливыми и убежденными русскими художниками. Никогда в русском искусстве национальное самосознание не проявлялось так сильно, как в творчестве названных мастеров. И, начиная с прелестного Левицкого до скучного Крамского, все наше искусство затуманено влиянием Запада и большей частью вредно онемечено. Покуда Запад казался далеким обольстительным краем, где развивалось неизведанное и гигантское искусство, о котором доносились лишь отрывочные голоса, русские художники ловили каждую крупицу и стремились делать, “как там”. Им совершенно некогда было думать о самих себе, когда они мнили, что знают, где истина, и только тянулись, чтобы достать ее. Гордости не было в них и в этом было их несчастье.

Первая и наибольшая заслуга Сурикова, Репина и, главное, Васнецова в том, что они не убоялись быть сами собой. Их отношение к Западу было вызывающее, и они первые заметили весь вред огульного восторга перед ним. Как смелые русские натуры, они вызвали Запад на бой и, благодаря силе своего духа, сломали прежнее оцепенение. Но они дерзнули и смогли это сделать только с помощью одного и неизбежного условия – близкого и осязательного знакомства с тем же враждебным Западом. Когда Васнецов гулял по Ватикану или в Париже всматривался с интересом в творения Берн-Джонса, он не хотел покоряться, и, наоборот, именно тут в момент преклонения перед чарами чужеземного творчества он понял всю свою силу и ощутил с любовью прелесть своей девственной национальности»[538].

«Мой адрес публике

В. В. Стасов.

А Васнецов, мне кажется, должен был бы ожидать совсем другого нынче.

Правда, его картина въехала в галерею Третьякова еще в конце лета, и времени прошло с тех пор довольно. Но она успела, кажется, до нынешней минуты по-настоящему, во всю меру, восторгнуть одного только человека: самого Третьякова, незадолго до его конца, и это как будто в истинную награду за долгую жизнь любви, самоотвержения, беспредельной преданности своему собственному и общему народному делу. Нашлось, правда, и еще несколько человек, которые уразумели новую картину и прильнули к ней всей душой и сердцем.

Но их было мало, слишком мало в общем. И все вместе давало лишь уже вперед обещание, что картина Васнецова произведет наивеличайшее впечатление в Петербурге. Ведь уже давно известно: что для Москвы чудо и сладость, то Петербургу – противность и кислятина. То же и наоборот, “что сапожнику здоровье, то портному смерть”. Однако на этот раз пословица не оправдалась. Значит, и “мудрость народная” может иной раз постыдно провалиться перед лицом действительности – будь она сама хоть пяти пядей во лбу!

Васнецова Петербург не идет смотреть.

Не хочет!!!

А между тем, что Васнецов привез нам? Если не самое капитальное, то, наверное, уже одно из самых капитальнейших своих созданий. И, мне кажется, я ничего преувеличенного не сделаю, когда скажу, что ни одна его картина не была так закончена, так выработана, как эта. Ни одна тоже не была так написана красками, как нынешняя. Тут он положил все свое знание и все свое умение, насколько у него есть оно.

Я считаю, что в истории русской живописи “Богатыри” Васнецова занимают одно из самых первейших мест. И это хорошо поняли – знаете кто? Молодые юнцы Академии художеств, те, что сидят еще на скамьях своей художественной школы. Они все в первый же день вскочили со своих мест, полетели в правую “античную залу” и долго толпой жужжали, и мялись, и сновали, и восторгались перед новым “явлением”. Ах, если бы так было и с публикой! Только – так не было. Больно, жалко, но по крайней мере на донышке художественной истории новейших наших дней остается надежда, пожалуй, даже уверенность, что вот эта молодежь стоит на верпом пути, на верном, моментальном, первом ощущении и не уйдет авось ни в какие постыдные и глупые расколы.

Мне случилось (конечно, совершенно нечаянно) услышать беседу двух таких юнцов, и я глубоко радовался, но тут же глубоко завидовал, зачем и я то же самое не подумал сразу, мгновенно, неожиданно, то самое, что думал и говорил этот молодой народ.

А что они говорили? Они говорили, что эти “Богатыри” для них выходят словно pendant, дружка, к “Бурлакам” Репина[539]. И тут и там – вся сила и могучая мощь русского народа. Только эта сила там – угнетенная и еще затоптанная, обращенная на службу скотинную или машинную, а здесь – сила торжествующая, спокойная и важная, никого не боящаяся и выполняющая сама, по собственной воле, то, что ей нравится, что ей представляется потребным для всех, для народа…»[540]

Совсем другой слог, темперамент, образно-смысловые акценты да и оценка отношения петербургского зрителя к выставке «художника-сказочника» отличают статью автора под псевдонимом «Р», однако с Дягилевым и Стасовым его сближает такая же высокая оценка творческих достижений Виктора Васнецова, в чем, несомненно, все три автора искренни и объективны.

«Изгой[541]. Выставка картин В. М. Васнецова

Р. 1899 год.

Сегодня открылась в залах Академии художеств выставка картин Виктора Михайловича Васнецова.

Получив вместо обычного каталога совсем особый – в виде развернутого свитка, – входишь в зал; несмотря на будничный день и утреннее время, публики уже довольно. И на общей физиономии зала, и на самих зрителях чувствуется нечто особенное: в ближней части еще слышатся разговоры, но чем дальше, тем тише говор, шаги становятся все осторожнее и надолго замолкают в противоположном конце у Екатерининского зала. Там что-то такое, что заставляет всех замолчать, идти чуть не на цыпочках и держаться ближе к стенке.

Давно не видали петербуржцы “Витязя на распутье” – одного из самых характернейших былинных произведений В. М. Широкое поле усеяно серыми валунами, свидетелями минувшего, свидетелями судьбы черепа, заглядывающего в глаза витязя. Задумался витязь, читая страшную надпись на камне, понурился конь и уставился в землю.

На противоположном щите – одна из первых исторических вещей В. М. [Васнецова]: «Скифы», живо переносящая в эпоху Кульобских ваз. Впрочем, это собственно не историческая вещь: в ней скорее чувствуется тоже былина, нежели история. Богатыри, бьющиеся со скифами, – мотив фантастический, но эта смешанная нота взята так поэтично, что зритель соглашается с нею: она как раз совпадает с теми неясными отзвуками, наполняющими душу о воспоминаниях старины.

В портретах В. М. есть что-то вдумчивое; особенно поражает передача внутреннего мира в глазах мальчика, по типу – не сына ли художника[542].

Эскиз “Пира каменного