Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

class="p1">– Да что Вы, генерал! – вмешивается вдруг неожиданно Надюша. – Федя никогда не ляжет на кушетке!.. И не упрекайте Вы его, Вы ведь старше! – также безапелляционно говорит сестренка, воспитанная в строгости, патриархально.

– Надюша!.. Вы молода и ничего не понимаете! Ваш брат должен спать там! – сказал и указал рукой на кушетку.

Чтобы окончательно урезонить старика генерала, весело-шутливо говорю:

– Ваше превосходительство! Мы обратимся к посреднику вот, к есаулу, нашему начальнику команды связи. (Фамилию его не помню; два брата, офицеры из учителей станицы Ново-Троицкой, давно служили при штабе дивизии.)

Есаул, выше среднего роста и склонный к полноте, при револьвере, кинжале и шашке у пояса поверх гимнастерки, молча слушал наш диалог.

– Как по-Вашему, есаул?.. Кому спать на кушетке? – спрашиваю.

Он по-семейному отставил ногу вперед, склонил голову книзу, правой рукой взялся за ус и медленно, философски произнес:

– Канешна, начальник штаба генерал и старый человек. Все это правда. Но он все же только начальник штаба, а Вы, господин полковник, начальник дивизии, поэтому кушетка на ночь должна принадлежать Вам.

Сказал – и в той же меланхоличной позе остался. Генерал, словно ужаленный, принял положение «смирно» и, обращаясь к есаулу, ответил с таким достоинством и гордостью, которых я от него никак не мог ожидать:

– Я не только что генерал и начальник штаба дивизии!.. А я есть отпрыск старинной рыцарской австрийской фамилии баронов Арпсгофен. И Вы, есаул, – невежа!

Мне стало неловко за есаула, так неумно и грубо обошедшегося со старым генералом.

– Вы, есаул, ничего не понимаете. Идите к себе и оставьте нас с его превосходительством, – говорю ему.

И когда он вышел, я ласково, по-сыновьи, извинился перед ним за неучтивость есаула и просил занять кушетку.

– Федор Иванович, я сказал, кто я. Но Вы для меня всегда начальник дивизии. Вас я также понимаю. И благодарю Вас за это. Но так как вопрос стал на острую точку, пусть на кушетке спит Надюша. А мы с Вами будем спать на полу, – закончил он.

И на кушетке спала Надюша.

Этот случай я привожу для того, чтобы показать тонкость немецкой дисциплины. И только позавчера, когда шрапнельным огнем красные гнали нас в гору, я видел, как этот генерал-старик не отставал от меня с лошадью в поводу, весь мокрый от пота, без фуражки, которую потерял в лесу, но на лице его была улыбка, а не растерянность. И он почему-то прильнул ко мне, когда полковник Жуков дал мне «власть» – пробить дорогу и уйти полкам.

Наутро весь корпус выступает дальше на юг. Позиции занимают пластуны генерала Морозова. Полк уже выстроился, как офицер-ординарец из штаба корпуса привез мне от генерала Науменко записку, в которой сказано, что «вчера ночью казаками 1-го Лабинского полка разграблено и выпито вино у одного грека». Он предлагает уладить этот вопрос по моему личному усмотрению.

Кровь бросилась мне в лицо. Сам Науменко пишет, что «казаки храброго полка ограбили жителя-грека». Это если и не упрек со стороны генерала, то, во всяком случае, неприятность лично для меня. Тут же стоит и хозяин-грек, по-восточному смиренно сложив руки на груди. От него я узнал, что взято три-четыре ведра вина и не уплачено. Скрывать нечего.

Полковой оркестр гремит встречным маршем. Жестом руки останавливаю его, здороваюсь с казаками, густой массой раскинутыми по долине в резервной колонне. В полку было уже до 1 тысячи шашек. И сразу же громко говорю:

– Славный и храбрый 1-й Лабинский полк, который так любят генералы Улагай и Науменко, оказался г р а б и т е л е м! – режу ряды казаков. – И если бы взяли хлеб, зерно – я понимал бы… и не осудил бы… потому что мы голодны! Но взять вино – н е п р о с т и т е л ь н о!.. И я не хочу знать – какая сотня это сделала!.. И весь полк здесь невиновен! Все уплачено будет из полковых сумм. Славный, храбрый полк не должен быть запачкан тремя ведрами вина!

Грек-хозяин долго и молча кланяется, а полк, под звуки хора трубачей, вытягивается в поход.

Генерал Хоранов. Полковое братство

Как красиво Черноморское побережье! Я здесь впервые. Справа – казачье запорожское «Сыне море» (как они называли Черное море). Слева – массивные кряжи, покрытые густым лесом. Шоссе извивается длинной змеей. Полк спускается в широкую долину. Везде видны былые биваки прошедших полков. Здесь стоят и еще войска. Наш корпус считается арьергардным.

Меня вызывает к себе генерал Науменко на дачу-дворец герцога Лейхтенбергского. Дворец стоит в глубине, у самых гор. К нему ведет перпендикулярное шоссе, обсаженное деревьями. Рысью иду туда и на полдороге встречаю Науменко, начальника штаба полковника Егорова и с ними генерала Хоранова, нашего «Кавказского Уджуко» по мирному времени. В чине генерала я вижу его впервые. Соскочив с седла, козыряю генералу Науменко и поздравляю Хоранова.

– За что?.. С чем? – недоуменно спрашивает он.

– Да с чином генерала, Валентин Захарович! – обращаясь к нему, как однополчанин по Мерву.

– А-а, да это было уже давно, – будто нехотя, «по-генеральски», отвечает он, словно и не хочет говорить с «молокососом-полковником».

Я вижу, что он и с генералом Науменко теперь говорит «просто», держа руки за спиной, и глубоко размышляет «о том и о сем». У него на груди почему-то офицерский [Георгиевский] крест IV степени, которого я никогда не видел и не слышал, чтобы он был награжден в Великой войне. Мы-то, офицеры трех Кавказских полков, знаем, кто и какие боевые ордена заслужил!

Генерал Науменко все это заметил. Он улыбается и, подморгнув мне незаметно для других, как бы загадочно говорит:

– А помните станицу Ладожскую?

Я помню ее, и знал от Науменко, что Хоранов там требовал от него представления в чин генерала.

4-я Кубанская дивизия генерала Хоранова стоит здесь. Здесь же остановился и штаб корпуса. 2-й Кубанской дивизии приказано пройти в следующее ущелье и там стать биваком. А мне приказано лично проехать в Сочи, «почистить» обозы от казаков всей дивизии. По сведениям – где-то там находятся 1-й и 2-й Кубанские полки и четыре сотни 2-го Лабинского полка. Их надо найти и привести сюда.

Прощаюсь с присутствующими, возвращаюсь назад к полку и, оглашая широкую долину хором трубачей, иду к перевальчику.

Слева от шоссе биваком стоит какой-то полк. Издали вижу воткнутые в землю сотенные значки с черными конскими хвостами на них. Это стоял Корниловский конный полк. На звуки хора трубачей казаки подошли к шоссе, чтобы послушать музыку