Мои ужасные радости. История моей жизни - Энцо Феррари

девятым, а в гонке занял 11-е место, несмотря на проблемы с надежностью машины. Его талант поразил всех экспертов «Формулы-1». В том числе и моего отца, который тут же захотел услышать мнение Форгьери. Инженер согласился, что парень впечатляет. Тогда в Ferrari стали собирать информацию о Вильнёве. Отец вспомнил, что за несколько лет до этого бывший пилот Ferrari Крис Эймон сообщил, что в Канаде появился очень перспективный гонщик. Папа перезвонил Крису и попросил рассказать поподробнее. Эймон назвал Вильнёва прирожденным пилотом, обожающим скорость и готовым идти до конца.

В общем, молодой, талантливый представитель «старой школы». После ухода Ники Ferrari как раз и требовался юный гонщик, подающий большие надежды. Отец воспринимал это как вызов – взять новичка и привести его к победам. Кроме того, если Ferrari удастся выиграть чемпионат в следующем же году после ухода Лауды, все увидят: заслуги Ferrari в победе весомее, чем заслуги ее гонщиков.

В общем, отец решил переманить Жиля к нам. Но сначала обсудил перспективы с моим другом Клаудио Джиберти, сыном бывшего сотрудника Маранелло, который жил в Канаде. Он следил за всеми местными гонками и сказал, что Вильнёв из тех, кто отдает всего себя делу, которым занимается, и отлично смотрится в любых гонках – хоть на снегоходах, хоть на гоночных машинах. Он одержим скоростью. Лучший молодой пилот.

Это развеяло последние сомнения, и отец пригласил Жиля в Маранелло на тесты. К тому времени мы привыкли к прагматичному стилю Ники Лауды, который уважал и берег машины. Однако в то утро на трассе мы увидели сумасшедшего, не испытывавшего ни малейшей жалости к болиду – в попытке выжать максимум он буквально издевался над ним. Как будто, заставляя страдать это металлическое создание, в безумном движении слившееся с трассой, он надеялся найти не только скорость, а высшую красоту и гармонию.

Через пять кругов Вильнёв остановился. У машины дымилось все: и колеса, и шины, и оси. Хорошо помню, с какой тревогой смотрел на болид Форгьери. И это было только начало.

Вильнёва во всей красе мы увидели на первых официальных тестах. После приказа вернуться в боксы он начинал крутиться на трассе или заезжать на поребрики. Или и то и другое вместе. Невероятное зрелище. Жаль, что полуось не выдерживала и постоянно ломалась.

На такое обращение с машиной отец отреагировал довольно неожиданно. Мне показалось, что, только наблюдая, как этот парнишка уничтожает болид, словно для собственного удовольствия, папа понял, насколько за эти годы ему надоели предусмотрительность и холодный расчет Лауды. Неукротимая ярость Жиля приводила отца в восторг.

Всего один пример. Как-то раз после второго места на Гран-при, в понедельник, Ники приехал в офис Ferrari и заявил отцу, что в целом машина могла выиграть гонку. Однако, учитывая положение дел на трассе и в общей классификации, он решил поберечь двигатель и не рисковать, поэтому не стал бороться за победу.

Папа поблагодарил Лауду за такую мудрость. Гоночная стратегия Ники была идеальной – и для команды, и для гонщика. Австриец сделал то, что должен был.

Но когда дверь за ним закрылась, я увидел, что отец качает головой. На мой вопрос он ответил: «Но ведь я даю ему болид, чтобы он выжимал из него максимум, а не боялся повредить. Поломки – это мои проблемы, а не его».

Жиль бы так никогда не поступил. Он заставлял машину выдавать 101 % своих возможностей. Вероятно, одного этого было достаточно, чтобы отец проникся к нему теплыми чувствами и всегда защищал. В определенном смысле Жилю повезло сразу заручиться поддержкой Феррари, ведь поначалу все шло наперекосяк. Даже рабочие в Маранелло были в ужасе от того, что творил канадец с бедной машиной. Да и соперники на трассе посматривали на него подозрительно, как на чужака. Неопытность Вильнёва приводила к ошибкам, и специалисты все больше сомневались в выборе Феррари.

К тому же в Японии разразилась катастрофа. Вильнёв столкнулся с Ронни Петерсоном на знаменитом шестиколесном Tyrrell. Ferrari Жиля вылетела на зрителей. Погибли фотограф и комиссар гонки, а еще 10 человек получили ранения.

Виновником этой трагедии сразу сделали отца, которого потрясло произошедшее. Кто-то даже посмел назвать папу маразматиком, взявшим в команду бездаря. Другие призывали публично признать ошибку и выгнать Жиля из Ferrari.

Как обычно, отец не пошел на поводу общественного мнения. Разумеется, его терзали сомнения, да и вся ситуация очень нервировала. Но папа чувствовал, что поступил разумно и правильно, когда пригласил Вильнёва в команду. К тому же интуиция говорила, что такой стиль пилотирования канадца принесет свои плоды.

Жиль остался в Ferrari, постепенно влился в команду, стал своим в автоспортивном сообществе и получил признание соперников, не отказываясь при этом от собственного стиля и не пытаясь изменить себя.

Конечно, такого гонщика отец не мог не любить. Чего стоит одна только фраза, сказанная папой в 1981-м, в сезоне, когда впервые стали использовать двигатели с турбонаддувом. Он заметил, что Вильнёв напоминает ему Нуволари. Для отца это был самый большой комплимент.

Вильнёв удостоился его сразу после того, как одержал триумфальную победу на Гран-при Испании – провел гонку, которая вписала его имя в историю автоспорта. Наша машина в том сезоне была мощной, но не отличалась надежностью. И в то воскресенье подводила Жиля не раз. Однако он умудрился на протяжении всей гонки сдерживать напор четверых соперников, сидевших у него на колесе. Сумасшедшая выдержка. Вот после такой победы папа и сравнил его с Тацио. Жаль, что оценить такой комплимент в полной мере Вильнёв не мог – все же он, канадец, не представлял, что значит имя Нуволари для автоспортивного мира Италии.

Но стать легендой Вильнёву было не суждено. Судьба распорядилась иначе, безвременно оборвав его жизнь. В бельгийском Золдере, 8 мая 1982 года, в 13:52.

Я до сих пор хорошо помню те ужасные часы. Я был дома во Фьорано с отцом. Во время квалификации Жиль оказался перед более медленным болидом Йохена Масса из March, произошло столкновение, машина Вильнёва взлетела в воздух, два раза перевернулась и через 25 метров приземлилась обратно на трассу, где ее еще несколько раз подбросило.

Медицинская бригада пыталась вернуть его к жизни, но пилоты понимали, что чуда не произойдет. Джон Уотсон из McLaren, вернувшись в боксы, сообщил о смерти Жиля.

Телефон звонил не переставая. С каждой секундой надежды оставалось все меньше. И с каждым звонком мой отец все глубже погружался в свой личный ад, страшный вдвойне оттого, что он так тепло относился к этому мальчишке. Потом папа (он не смог приехать на похороны) сказал о Вильнёве: «В моем прошлом столько горя и скорби: я потерял отца, мать, брата, сына… Оглядываясь назад, я вижу всех, кого любил. Теперь среди них появился и Жиль Вильнёв, великий человек, который мне бесконечно дорог».

И это чистая правда. Жиль был отцу очень дорог, потому что смог пробудить в нем инстинкт воина, который, несмотря на разницу в возрасте, объединял их обоих.

Трагическая смерть Вильнёва очень сильно сказалась на душевном состоянии моего отца, которому в тот момент уже перевалило за 80. За столько лет в автоспорте ему довелось пережить слишком много печальных событий. Его прошлое населяли призраки: Аскари, Кастеллотти, Муссо, де Портаго, а в 1960-е – Бандини, к которому отец испытывал совершенно особые чувства. Лоренцо переехал из Романьи. Он не был суперталантом,