Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

Как стоически и со своей неизменной легкой улыбкой он заметил, что им уже под шестьдесят, а значит, в ближайшие 5 лет можно ожидать инсульта, но если бы удалось договориться с каким-нибудь посланником божьим, то Сидни предпочел бы умереть в один миг со своей женой.

По праву и Лотти заслуживает целой главы, но те события достаточно неприятны, чтобы воскрешать их еще и здесь. В данный момент, исходя из того, что она подслушала, как сказал Л. перед завтраком, я не уверена, есть ли у нас по-прежнему двое слуг или нет, но, по правде говоря, мне это совершенно безразлично, — таково облегчение от их двухнедельного отсутствия. Слуги сравнимы с соринкой в глазу из-за дискомфорта, который они способны причинить, несмотря на свою незначительность. Но давайте сменим тему.

В прошлый вторник я ездила в Чарльстон, где Квентин показывал мне свои ракушки, и поделилась с Нессой всеми печалями, которые она с лихвой компенсировала своими; к чаю на машине приехали Клайв и Мэри с огромным количеством пакетов и свертков, в которых оказалось много шоколада, пирожных и разных других сладостей. Стыдно признаться, но других впечатлений нет, ибо вскоре я уехала, а они пообещали заглянуть с ночевкой и к нам, поэтому все мои идеи остались невысказанными, а вопросы незаданными. Мэри, по обыкновению, была нема как форель — я говорю «форель» из-за ее пятнистого платья, а также потому, что, хотя она и молчит, у нее хладнокровие и реакции рыбы. Я шла домой пешком, толкая вперед свой велосипед с проколотыми шинами.

Издательство «Times» начало заваливать меня книгами, поэтому в какой-то момент пришлось писать рецензию после обеда, и я не нашла ни одной причины, по которой мозг не должен функционировать между тремя и пятью часами дня. Когда телеграфистка примчалась с телеграммой от Клайва, в которой они отложили свой визит из-за некой болезни Мэри, мы вздохнули с облегчением, и я, как говорится, отбросила перо, выпила большую порцию чая и обнаружила, что писать осталось не так уж много. Когда мне нужно просматривать телеграммы по команде, а мистеру Джилу[905] приходится ехать в ливень за очередной книгой в Глайнд, и он возвращается с посылкой лишь к десяти вечера и стучит в окно, чтобы получить свой шиллинг, я чувствую себя зажатой, важной и даже немного взволнованной. Удивительно, но книга Хадсона[906] стоила того. Затем, в субботу, мы отправились в Льюис поездом, купили двуручную пилу, рыбу и конверты, встретили Гертлера на вокзале и вместе вернулись домой.

Не знаю, являются ли важным доводом наши возгласы непосредственно после расставания с гостями, но по этому случаю мы оба воскликнули: «Боже милостивый, какой эгоист!». Мы говорили с Гертлером о Гертлере около тридцати часов — все равно что смотреть в микроскоп. Одну бактерию видишь удивительно четко, а весь окружающий мир расплывается. Однако он сильный молодой человек, ограниченный, но все же способный и сносный, насколько это возможно в его случае, твердый, как мяч для крикета, такой же круглый и плотно набитый. Мы обсуждали… Впрочем, все так или иначе сводилось к Гертлеру… «У меня очень особенный характер… Я не похож ни на одного другого художника… На моей картине не было бы этих пустот… Я не вижу этого, поскольку у меня есть чутье, которого нет у других… Я тут же узрел то, о чем она и не мечтает…» И так далее. Соскользнуть на другую тему или отвлечься не выйдет, ибо он крайне ревностно следит за отношением к своей точке зрения и каким-то образом постоянно возвращает вас обратно. У него ненасытное тщеславие. Я подозреваю, что на самом деле его сильно заботит мнение таких людей, как мы, и он бы очень хотел, чтобы Дункан, Ванесса и Роджер думали о нем хорошо. До сих пор его успехи ничего не значили. Это честно, но, как я уже сказала, в нем есть сила и ум, и Гертлер, очевидно, продолжит писать хорошие интересные картины, но в его мозгу должно что-то перещелкнуть, прежде чем он сможет стать настоящим художником.

В Эшемском дневнике Вирджинии записано, что Марк Гертлер уехал 23 сентября после обеда. Больше посетителей не было, и Леонард дважды ездил на день в Лондон. В отсутствие слуг домашние дела и быт занимали все внимание Вирджинии и практически не оставляли времени для записей в ее основном дневнике. Уголь заканчивался и взять его было негде; похолодало, поэтому каждый день приходилось колоть дрова для растопки камина. 27 сентября Вирджиния пишет: «Новости о том, что Болгария заключает мир». 28 сентября они с мужем заболели; Вирджиния назвала это отравлением испорченным мясом; почти весь следующий день она провела в постели с головной болью. 1 октября к Вулфам на чай пришли Стерджены: Флора, сестра Леонарда, и ее свекры, жившие в Эшкомб-хаусе, недалеко от Льюиса.

2 октября, среда.

Ну не могу я писать Маргарет Дэвис. Я потратила на нее первый прилив идей после чая… Пагубно не писать, что хочется и когда хочется. Не препятствуйте естественным порывам! Мне и здесь много чего хотелось сказать. Во-первых, погода сильно изменилась, и мы уже на пороге зимы. Часы перевели назад в воскресенье вечером; я перешла на теплую одежду; солнце греет вдвое меньше, и ночью мороз; мы начали топить камин перед чаем, обедать при свете ламп и стучать зубами от холода в своих постелях. Во-вторых, импульс, который должен был оформить, объединить и упорядочить мысли в голове, полной идей, в самый неподходящий момент погиб на страницах письма Маргарет[907].

7 октября, понедельник.

Я бесконечно сожалею о своем великодушном порыве написать Маргарет письмо о Веббах; в тот вечер мой разум был полон идей. Эшем заслужил более пышного прощания, чем я могу ему дать из-за своей печали по поводу стремительного возвращения домой и обеспокоенности проблемой слуг, с которой придется иметь дело уже завтра. Я все никак не хочу покидать эту теплую и красивую комнату. Купила еще одну стеклянную банку за 2 шиллинга. Они стоят на видном месте. Отчасти из-за них, а отчасти из-за невнятности газет Хармсворта[908] я не пишу о предложении мира со стороны немцев[909]. Конечно, от этой новости наши сердца чуть не выпрыгнули из груди сегодня утром в Эшеме, но, поскольку «Times» упорно принижает ее значение, особого восторга не осталось.

Мы ехали через Ист-Гринстед, дабы избежать толпы, поэтому поездка выдалась долгой, со множеством остановок в скучнейших