Кавалеристы - Артем Владимирович Драбкин

при Горбачеве. Еще есть украинский орден «За мужество» и масса юбилейных медалей. Но тогда, на фронте, меня не наградили никак – после выхода из белорусского рейда я как будто бы представлялся к ордену Славы ІІІ степени, но тут же уехал в училище. А дальше одно за другим – Венгрия, Курилы, потом демобилизация… И так до сих пор не знаю, куда делся этот орден. Да я его и не искал, не предпринимал никаких попыток.

– Как считаете, участие в войне повлияло на вас?

– Ну, я окреп на войне. Я же был слабеньким мальчишкой, а война меня закалила. Может быть, я поэтому так долго и прожил.

– А характер как-то изменила?

– Характер вся жизнь меняет.

Интервью и лит. обработка А. Ивашина

Набор текста И. Максимчук

Помогайко Дмитрий Кириллович

Помогайко Дмитрий Кириллович

Я родился 27 января 1922 г. в с. Каменское Васильевского района Запорожской области. Родители мои были крестьянами-середняками, в хозяйстве были корова и телка, лошадь и жеребенок, при уборке своего надела отец слагался с кумом, он был соседом нашим. Отец был участником Первой мировой войны, он только женился, как его забрали на фронт, где он попал в Германии в плен и находился там во время Гражданской войны, после вернулся на родину. В семье было 3 сына. Окончил я школу в 1941 г., военное дело не преподавали, но вот значок ГТО у меня был, также и ПВХО, всего три значка имелось.

После завершения обучения я был прописан у брата в г. Запорожье, но наше колхозное начальство знало, где я определился после учебы, и пригласило меня назад в село. Когда я явился в колхоз, оказалось, что бухгалтер проворовался сильно в чем-то, его сняли, а пригласили, чтобы назначить «рахивныком», то есть счетоводом колхоза. 22 июня 1941 г.

было воскресенье, я был в кузне, проверял что-то. И тут нам прохожий мужчина, наш колхозник, сказал, что война началась, у него еще было такое радио, наушное. А у меня дома был приемник небольшой, я в кузне ничего не слышал, поэтому после такой информации побежал домой, а там уже с десяток людей собралось, все слушать хотят мое радио. Его было слабо слышно, антенн тогда еще не было, но я узнал о том, что началась война, прямо из речи Молотова, она как раз днем была, а вот Сталина речь недели через две я слушал. Запомнились мне тогда такие слова Молотова: «Немцы вероломно напали без объявления войны». В селе люди все зажурились, прямо сумно (то есть грустно) в хатах было, жалели все. Ведь у каждого был мужик, и их брали в армию, в первую очередь молодых, а чуть позже так вообще всех подряд до 50 лет начали мобилизовывать. Отца взяли уже после освобождения села, и он погиб на фронте. У меня тогда не было ни брони, ничего, но как руководство в колхозе держали председателя и меня, не мобилизовывали, так продолжалось где-то месяца три.

Уже в августе 1941 г. мы начали эвакуировать скот, два колхоза, «Украина» и «Калинина», соединились и назначили туда женщин погонщиками. Мы расписок не давали, сколько эвакуируем поголовья, назначили сопровождать зоотехника из соседнего колхоза, может быть, оттуда что-то и было, от нас только гонщики и доярки. Но далеко скот угнать не удалось, потому что его вернули немцы, догнали стада где-то в районе Донецкой области. Я в оккупацию не попал, потому мы с председателем выехали в соседний район Донецкой области с эвакоудостоверениями на лошадях, по дороге нас не бомбили, но немецкие самолеты мимо нас постоянно пролетали, на города, видимо, летели. В районе нас встретили, председателя сразу забрали в армию, а мы поехали дальше, причем эвакуировался не я один, конечно, а весь район. В итоге прибыли мы в Ростовскую область, в с. Преградное Молотовского района Ставропольского края в конце 1941 г. Сухпайка нам никакого с собой в дорогу не давали, я питался тем, что захватил из села. Потом люди по дороге давали еды, помогали тем, кто ничего не имел. В селе я встал на воинский учет, в январе 1942 г. призывают в армию, пришел в Молотовский военкомат, прошел медкомиссию, нога у меня болела, потому, наверное, по пути и не забрали, а тут сказали, что, мол, уже раненые и убитые есть, люди на фронте нужны, так что пойдете. И сразу призвали в Молотовске, при этом организовали митинг, военком и партийные руководители выступали на нем, дали призванным лошадей, каждому, в хозяйствах, видимо, мобилизовали, потому что лошади были неважные, конечно, скакуны. На митинге все выступающие говорили об одном: «Добровольцы уходят на фронт!» После собрания некоторые женщины с лошадей валили солдат, была неразбериха, лошадей побросали, ведь какое там уходили добровольно, так надо было говорить, что мы добровольцы, а ни заявлений не собирали, ничего. Но, конечно, с седел сбрасывали и прощались с молотовскими призывниками, а у меня-то никого не было. Мне, как и всем, присвоили звание «рядовой», хотя я и окончил 9 классов, но в школу не стали направлять, всех после митинга отправили на ст. Расшеватка Ставропольского края, 50 км мы проехали верхом. Там погрузили нас в вагоны, и попали мы в призывные лагеря, для обучения. Но нас там ничему не обучали, даже формы сразу у нас не было, дали ее примерно через месяц, а так нас везли поездами вокруг Москвы вроде к Ленинграду, но в бой мы вступили не сразу, а где-то месяца через два. Также выдали каждому винтовки, мы на лошадях, сабли дали. В итоге наша группа попала в 6-ю Гв. кавалерийскую дивизию (гвардейское звание было присвоено позже, когда я служил уже, в 1943 г.). В первый бой мы вступили в Смоленской области, под городком Красный, это небольшой населенный пункт был. Нас же поставили охранять склад с зерном, был дан приказ окопаться, а мы голодные, так один солдат побежал нарвать кормовой брюквы, она ведь была съедобная. Нарвал и к нам возвращался, и тут его обстреляли из артиллерии. Он прибежал в панике, но, главное, принес жратвы. А через день немцы начали бить по нашим позициям, мы начали отходить, оставили склад зерна, так его никто и не запалил. Может, кто его и палил, но мы ничего не делали. И отошли километров 50, а потом попали в окружение, потому что немцы переправились через реку, переправы разрушили и за Днепром окружили много наших