Кампанелла - Евгений Викторович Старшов

О Солнце, находятся люди, которые отказывают тебе в разуме и жизни, и помещают тебя ниже насекомых! Я писал, что они – еретики, являющие себя неблагодарными и мятежными по отношению к тебе, и они похоронили меня заживо, потому что я защищал тебя! Ты радуешь своими благами насекомых и твоих врагов. Раз так выходит, лучше было бы мне быть насекомым или твоим врагом! Если я в изнеможении умираю, кто еще сможет оценить тебя, назвать живым храмом, статуей и почитаемым ликом истинного Бога, совершеннейшим лучезарным факелом, отцом природы и счастливым владыкой звезд, жизни, души и чувств всех подчиненных вещей? По твоим указаниям я познал Высший Разум. Духи ангелов счастливо живут в тебе; такой великой жизни надлежит иметь и живое обиталище. Несмотря на то, [в каких обстоятельствах] я пребываю, я ничего от тебя не требую, кроме того чистого света, в котором не отказано животным. Если судьба противится этому, замолви за меня слово перед Вечным Разумом, чтобы он не скрыл свой всесовершенный лик [от меня]. Духи небесные, испросите у Христа, наследника мира, чтобы он дал мне свой свет! Всемогущий Боже, умоляю, [обрати] свое правосудие на нечестивых служителей, овладевших мной, чтобы, в своей благости, Ты все устроил. Помилуй меня, Боже мой! Плодотворный источник всего света, чтобы твой свет воссиял наконец и надо мной»[277].

В первом сонете на гробницу Христа фра Томмазо пишет, что в солнце «есть рассудок и Бог»[278]. Это отнюдь не ересь и не античное обожествление светила: с ранних времен эпохи церковных споров о Троице (триадологических, IV–V века) святые Отцы пытались объяснить тайну неслитной и нераздельной божественной Троицы (Отца, Сына и Святого Духа) рядом аналогий, первейшей из которых было солнце – небесное тело само по себе (1), испускающее свет (2) и тепло (3), не разделяясь в себе и не умаляясь при этом. Кампанелла это прекрасно знал. Не лишне ли «приплетать» богословие к социальной утопии? Вовсе нет, коль скоро описываемое фра Томмазо государство было, по сути, теократическим, то есть номинально – под властью Бога, а фактически – жрецов (напоминая историю древнееврейского государства в эпоху от завоевания Святой Земли до установления царской власти), что и будет показано в дальнейшем.

Разумеется, солнце – символ просвещения и палящего истребления пороков, делегирующий свою пламенную миссию самому Кампанелле, по выражению нашего великого классика, «глаголом жечь сердца людей», как и писал фра Томмазо в своем первом сонете: «Растопите гордость души, и боль, и невежество, что ожесточает глупцов, на том огне, что я взял от Солнца!»[279]

Исследователи приводят несколько источников, из которых Кампанелла мог позаимствовать аллегорическое название своего труда. Это «Известия со всего света» Джованни Ботеро, труд 1590-х годов, «Острова Солнца» Ямбула (III в.), наконец, строка из книги пророка Исайи, ранее уже цитированная: «В тот день пять городов в земле Египетской будут говорить языком Ханаанским и клясться Господом Саваофом; один назовется городом солнца» (Ис. 19:18). Нами найден еще один интереснейший источник, который, учитывая подготовку Кампанеллой Калабрийского восстания, вполне мог бы натолкнуть его на ту древнюю параллель, о которой сейчас и пойдет речь.

После таинственной и преждевременной смерти пергамского царя Аттала III (133 год до н. э.) все его царство было поглощено Римской республикой, правда, после подавления восстания, поднятого побочным братом Аттала III Аристоником под именем Эвмена III – сыном царя Эвмена II от эфесской кифаристки, как полагают большинство античных и некоторые современные историки, или просто самозванцем, что тоже не исключено. Так вот, Аристоник поднял на борьбу рабов и бедноту, по свидетельству Страбона, которое мы приведем ниже, обещая им – задолго до Кампанеллы! – справедливую жизнь в городе Солнца, который они все построят после победы… Интересно, что идеологом восстания был римский философ Гай Блоссий, бывший некогда другом и советником убитого реформатора Тиберия Гракха и прозванный современными историками «античным Карлом Марксом». Попытка не удалась: после четырех лет сопротивления восстание было подавлено, Аристоник пленен и казнен, Блоссий покончил с собой. Страбон так пишет об этом восстании: «За Смирной идет городок Левки. После смерти Аттала Филометора Аристоник склонил этот городок к восстанию. Аристоник считал себя потомком царского рода и стремился захватить царскую власть. После нанесенного Аристонику эфесцами поражения в морской битве у берегов Кимы он бежал из Смирны; затем он направился в глубь страны и быстро собрал толпы бедняков и рабов, привлеченных обещанием свободы, назвав их “гражданами Солнечного града”. Сначала он совершил вторжение в Фиатиры, потом ему удалось захватить Аполлониду и обратиться против других крепостей. Впрочем, он недолго продержался; города немедленно послали против него большие силы, причем им оказали помощь Никомед Вифинский и каппадокийские цари. Затем прибыло 5 римских послов, а после этого – войско под начальством консула Публия Красса, а потом Марка Перперны; последнему удалось закончить войну, захватить живым в плен Аристоника и отослать его в Рим. Аристоник, таким образом, кончил жизнь в темнице»[280] («География». Книга 14, гл. 1, п. 38). Исходя из контекста, есть веские основания полагать, что нами обнаружен наиболее подходящий источник для названия утопии фра Томмазо.

Изыскивая иные возможные влияния на утопию Кампанеллы, нельзя не вспомнить фундаментальный труд «О Граде Божием» Блаженного Августина, великого столпа Церкви, который, правда, не пользовался у фра Томмазо таким же непререкаемым авторитетом, как Фома Аквинский. Впрочем, тот же Валла в похвальном слове последнему приводит такое общее мнение, с которым, правда, сам не вполне согласен, но сейчас не это важно: «Я знаю, что некоторые, произносившие речь об этом предмете в этот день и с этого места, не только не ставили ни одного из учителей Церкви подле Фомы, но даже предпочитали всем. Почему ни одного мы не должны ставить подле него, они доказывают тем, что некий брат безукоризненной жизни увидел во время моления Августина, которого считают наипервейшим из богословов, и одновременно Фому, каждый из них был наделен удивительным сиянием, и [этот брат] услышал, как Августин сказал, что Фома равен ему по славе. Почему же его можно поставить впереди всех, они обосновывали здесь тем, что говорили, что он для доказательства приложил к богословию логику, метафизику и всю философию, которую наивысшие учителя определяли едва ли не как первейшую погибель»[281]. Но не в этом дело. Мысль Августина, которую мог иметь в виду Кампанелла, заключается в практически изначальном (с момента грехопадения ангелов) сосуществовании «Града Божиего», «Иерусалима», святого – и града земного, «Вавилона», грешного – то есть