Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс

– Как малыш? – спрашивает тетушка Фэй.

Доктор Блэк качает головой и идет по коридору.

– Нет никакого малыша.

– Что вы имеете в виду? – не понимаю я.

Он снимает очки.

– Никакого малыша никогда не было.

– Мы же чувствовали, как он толкался… – растерянно бормочет тетушка Фэй.

– Иногда, – тихо говорит доктор Блэк, – женщина так сильно хочет забеременеть, что убеждает себя в том, что это случилось. Тело развивает похожие симптомы. Это называется фантомной или ложной беременностью. Но не она причиняет дискомфорт миссис Кэнон. – Он складывает очки и убирает их в карман. – У нее рак.

– Не может быть, – шепотом говорит тетушка Фэй.

– Рак матки. – Он потирает красные вмятины, оставленные очками на его переносице. – Это причина вздутия.

Я смотрю на доктора Блэка, и холодная, жесткая правда его слов постепенно доходит до меня. Слабый свет от настенного бра отбрасывает длинные тени на его морщинистое лицо. Я жду, что он начнет говорить о способах лечения и исцелениях, но он молчит.

– Насколько это серьезно? – наконец спрашиваю я.

– Боюсь, ничего нельзя сделать.

– Сколько времени у нее осталось? – спрашивает тетушка Фэй.

– Трудно сказать. Может быть, пара месяцев. Сочувствую.

Он снимает с шеи стетоскоп и укладывает его в чемоданчик.

– Что вы ей сказали? – спрашиваю я.

– Оставляю это на усмотрение родственников, – доктор Блэк подхватывает чемоданчик. – Я буду молиться за нее. За вас всех. Провожать не надо.

Мы молча слушаем его медленные шаги, ступенька за ступенькой.

Какие добрые, какие правильные слова можно сказать Мэри?

– На ее месте я хотела бы знать, – говорю я тетушке Фэй. – Знание всегда лучше незнания.

– Мэри не такая, как ты. Знание ее убьет. Пусть Мэри продолжает думать, что ждет ребенка. Дадим ей надежду. Вот чего хотела бы я. Надежды.

Тетушка Фэй идет в комнату Мэри, и я следую за ней.

– Что сказал доктор? – спрашивает Мэри.

Тетушка Фэй садится на краешек кровати и гладит ее по волосам.

– Он сказал, что тебе нужен отдых.

– Я это знаю, – говорит Мэри. – А еще?

Она переводит глаза на меня, и мне трудно выдержать ее взгляд.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашиваю я.

– Моего мужа. Мне нужен мой муж!

Выступление Филиппа и Клары в отеле «Империал» в Атланте запланировано на субботу, так что именно туда я посылаю телеграмму:

МЭРИ БОЛЬНА ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ НЕМЕДЛЕННО

Ответ Филиппа приходит на следующий день:

НЕВОЗМОЖНО ОТМЕНИТЬ МОЛЮСЬ ЗА ВАС БУДУ ПИСАТЬ

Я шлю вторую телеграмму:

СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ СЕЙЧАС ЖЕ

Суббота приходит и уходит. Как и воскресенье. Наконец в четверг доставляют толстый конверт из отеля «Империал». Мэри садится читать, глаза полны надежды. Я отдергиваю шторы и поднимаю нижнюю створку окна[24], чтобы впустить немного свежего воздуха в темную душную комнату. Мэри держит письмо в считаных дюймах от лица, вглядываясь в изящный почерк Филиппа, близоруко щурясь, и я вижу, как надежда блекнет и исчезает с ее лица. Потом она роняет письмо на покрывало и разворачивает пачку газетных вырезок, которые к нему прилагались.

Я сажусь рядом с ней и подбираю бумажный лист.

«Дражайшая жена!

С Божьей помощью ты вскоре поправишься. Я ужасно по тебе скучаю и обещаю вернуться как можно скорее, но мы с тобой на пороге осуществления той мечты, что свела нас вместе. Турне проходит роскошно, заказы всё прибывают, я выступаю в залах, где заняты все места, даже стоячие, хотя, признаюсь, многим из этих добрых людей интереснее познакомиться с Кларой, чем выслушивать проповеди твоего скромного мужа. Она – замечательная спутница с благородным и добродетельным характером, невероятно мужественная и шлет тебе самый горячий привет. Я напишу еще, когда будет больше времени, но пока наши дни и ночи заняты переездами из города в город, дабы нести все дальше наши идеи – и весьма успешно!

Твой преданный муж

Филипп».

Я складываю листок пополам. Мэри вглядывается в фотографию в одной из газетных вырезок, словно та содержит некий ответ, некую подсказку, которая могла бы объяснить это письмо.

– О господи… – тихо ахает Мэри. Показывает ее мне.

На зернистой газетной фотографии – Филипп, проповедующий на какой-то эстраде под открытым небом, его голова запрокинута, руки воздеты к небу, в то время как Клара в черном вдовьем платье и черной повязке сидит рядом с ним и завороженно слушает. Над фотографией заголовок:

АГИТАТОР ЗА ТРЕЗВОСТЬ И МИЛОВИДНАЯ ВДОВА ВООДУШЕВЛЯЮТ ТОЛПУ

– Он не вернется, – говорит Мэри.

Ветер налегает на оконную раму, и та дребезжит. Что я могу сказать такого, что хоть сколько-нибудь утешит Мэри? Она выглядит потерянной, побежденной. Она была так оскорблена, когда Герцог бросил ее мать ради другой женщины, и вот теперь Филипп покинул ее примерно так же – оставив в одиночестве, нежеланную.

Я не могу сказать Мэри, что ей будет лучше без этого напыщенного болтуна. Но и лгать больше не буду. Ей от этого никакой пользы.

– Я тоже не думаю, что он вернется. В ближайшее время – уж точно.

Она смотрит в окно.

– Он бросил меня здесь. Бросил меня и ребенка… – она кладет руки на живот, на миг замирает, потом поворачивается ко мне. – Нет там никакого ребенка, верно? Это вам доктор сказал, да?

Мэри смотрит на меня пристально, под яркими лихорадочными глазами – темные круги, она словно наконец-то увидела все таким, каково оно есть. Я не буду лгать. Киваю.

– Но внутри меня что-то есть, верно?

Я снова киваю.

– И я не поправлюсь.

В комнате совершенная тишина, если не считать гудения пара в радиаторе отопления.

– «И никто не помыслит, что праведник восхищается от зла»[25], – говорит Мэри. – Исаия. Не закроешь ли окно? Становится холодно. И солнце слишком яркое.

Я иду к окну. Голые конечности гигантского грецкого ореха качаются на ветру. Его корни содержат яд, который убивает большинство растений, и голая земля под ним не покрыта ничем, кроме сброшенных им гниющих черных орехов. Я закрываю окно и задергиваю шторы, а когда оборачиваюсь, Мэри смотрит на меня пристально, сосредоточенно, этими своими лихорадочными глазами.

– Из меня вышла бы хорошая мать, как ты думаешь?

– Да, наверняка.

И это правда. Что ни говори о Мэри, она верит в милосердие и святость материнства. Она верила, что исполняла волю Божию, приводя невинную жизнь в мир, наполненный злом. Надеюсь, она верит, что хотя бы Бог по-прежнему с ней.

Я сажусь рядом с Мэри.

– Салли, ты вскоре станешь очень важной персоной