Гюстав Курбе - Герстл Мак

узнал, что умирает Бюшон. Художник бросился в Сален, откуда 8 декабря писал Феликсу Годи: «Я… узнал, что Бюшон страдает карбункулом [вероятно, злокачественная язва или фистула] на боку. Он в постели, очень плох…»[343]. Бюшон умер 14 декабря, а два дня спустя Курбе сообщил Кастаньяри несколько иную версию последней болезни друга: «Бюшон, мой кузен и старый друг, умер у меня на руках во вторник, в шесть утра. Он умер от заражения крови как следствия брюшного тифа, и на то были причины! За последние пятнадцать лет он наглотался столько гнили, что надо было иметь желудок орла из Булони, чтобы ее переварить… Бюшон был человеком чистой души, в высшей степени бескорыстным, скромным, отзывчивым, всегда работавшим не для себя, а для других, никогда не допускавшим ни лести, ни похвал в свой адрес. Мужество его было неколебимо. Несмотря на все несправедливости, которые он претерпел, он ни на йоту не отступил от своих убеждений и был красноречивым оратором; ему не смели возражать, потому что, истый уроженец Франш-Конте, он не действовал, прежде чем дважды не убеждался в своей правоте. Он пользовался огромным авторитетом в наших краях, и благодаря своему сильному уму именно он выбирал кандидатов в депутаты от оппозиции в обоих [департаментах] — Юры и Ду. Он постоянно и неусыпно пекся об общественных делах; последняя его болезнь была вызвана предательством демократической газеты и переходом ее на сторону орлеанистов [роялистов]. Малейшее отступление от неподкупности и честности глубоко ранило его. Даже его стихи были просты и непритязательны; он старался занимать на земле как можно меньше места… О смерти он думал как о конце пути, о тихой пристани… До последней минуты он мечтал написать демократическую французскую конституцию, построенную на принципах швейцарской и американской, чтобы она была готова к моменту, когда для нее наступит время. Это я подал ему такую мысль после своего возвращения из Швейцарии, где мне довелось беседовать с политиками… Завтра возвращаюсь в Орнан»[344].

Глава 23

Война

К началу 1870 года империя Наполеона III вступила в период распада. В первых числах января императору пришлось поручить формирование нового кабинета либеральному государственному деятелю Эмилю Оливье, обещавшему конституционные реформы и представлявшему «третью партию», то есть нечто среднее между реакционными бонапартистами и радикальными республиканцами. Курбе, который уважал Оливье и написал его портрет, перемены в политической атмосфере казались весьма обнадеживающими. Он давно мечтал об ассоциации художников, независимой от бюрократического контроля над субсидированием выставок, их организаций и управлением. Теперь обстоятельства складывались благоприятно для осуществления такого проекта.

В феврале Эмиль Шарль Жюльен де Ларошнуар, пейзажист и председатель Ассоциации живописцев, уведомил Курбе, что комитет Ассоциации единогласно выдвинул его кандидатом в члены жюри Салона 1870 года. Хотя Курбе не желал быть связан с Салоном ничем, кроме участия в выставках, он вынужден был дать согласие. В своем ответе, датированном 4 февраля, художник воспользовался случаем, чтобы высказать мысль о создании независимого объединения. «Если даже мне не удалось доказать ничего другого, я продемонстрировал по крайней мере, что при наличии соответствующего темперамента художественной деятельностью можно заниматься без привилегий, без протекции и не будучи сторонником Наполеона. Я только что побывал в двух странах, где добился выдающегося успеха, — в Бельгии и Баварии, где художники независимы»[345].

На следующий день он писал Кастаньяри из Орнана: «Вот уж это [выдвижение его кандидатуры] самое досадное, что могло произойти, но я должен подчиниться… Я ответил, что для художников настало время обрести независимость… Я направил их [членов комитета] к Вам (не знаю, придут они или нет) — напишите с ними петицию в Палату [депутатов] и в ней, воззвав к логике, предложите новому правительству, чтобы их [Ассоциацию живописцев] отныне подчинили не императорскому дому, а непосредственно одному из министерств… Если это предложение пройдет, Палата передаст им Дворец промышленности [где обычно происходили Салоны]; устроители будут вознаграждаться за счет входной платы; за счет нее же будут покупаться картины уполномоченным на то комитетом и картины, приобретаемые для лотерей. Этот комитет будет также присуждать награды, все остальные отменяются. Все это не помешает драгоценному императорскому дому приобретать картины за свои собственные деньги, а не за наши деньги от входной платы, как сейчас… Кроме того, годовые поступления от входной платы должны расходоваться разом, а не отчисляться в амортизационный фонд. Бюрократия [официальные лица] должна функционировать только пока длится выставка, в противном случае бюрократия в конце концов превратится в маленькое правительство. Весь персонал, связанный с прошлыми и нынешними выставками, также… должен быть сменен, потому что все эти подонки насквозь продажны и к тому же мошенники… Впрочем, ничего подобного не произойдет: художники слишком мало любят независимость, а чиновники слишком сильно любят управлять… Дорогой друг, после смерти Бюшона я два месяца не мог работать и находился в состоянии непреодолимой апатии; несколько раз устраивал себе промывания, но чувствую, что печень моя все еще не в порядке. Думаю, что причина тут в застарелой усталости… Буду в Париже через неделю — надо отослать картины на выставку»[346]. Тем не менее работать в жюри Курбе не пришлось: на окончательных выборах он получил большое, но все же не совсем достаточное количество голосов и не стал одним из восемнадцати судей.

Хотя ему и не суждено было увидеть осуществление своих чаяний, независимые выставки функционируют уже много лет; официальный Салон неуклонно терял престиж и ныне является лишь одной, причем отнюдь не самой важной из ежегодных выставок в Париже.

В Салон 1870 года Курбе послал всего две марины — «Грозовое море» и один вариант «Утесов в Этрета». «Думаю, — писал Кастаньяри, — что в этом году свое поражение признают даже последние завистники и хвала великому художнику будет единодушной»[347]. Он оказался прав: почти все обзоры звучали хвалебно. Тем временем в мастерскую Курбе валом валили покупатели. Только за апрель он продал штук сорок полотен на общую сумму в пятьдесят две тысячи франков и получил дополнительные заказы от десятка коллекционеров. «Женщина с попугаем» и пять марин были куплены дижонским меценатом г-ном Борде, чей портрет Курбе написал в этом году. Начались переговоры о женитьбе Курбе на сестре Борде г-же Вильбишо, но вскоре этот вопрос отпал. Убеждение художника в несовместимости искусства с браком было слишком сильным, и он, по-видимому, в последний раз задумался о возможности супружества. Но он остался в дружеских отношениях с этой семьей, и чуть позже, в том же