Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

Ознакомительный фрагмент

товарищей» и «Владычицы» расторгают. А с другой стороны, с В. ведут увещевающие беседы, можно сказать, торгуются. И писатель пока еще согласен на компромиссы: дает в «Литературной газете» требуемый отлуп своим «безнравственным» зарубежным издателям, а в благодарность за сговорчивость получает очередное переиздание своих повестей в «Советском писателе» (1972) и заказ на роман «Степень доверия» (авторское название — «Деревянное яблоко свободы») о народоволке Вере Фигнер для высокогонорарной политиздатовской серии «Пламенные революционеры» (1972).

Однако рубикон уже перейден. Публичные высказывания В. становятся всё отчаяннее, а его новые произведения печатаются уже только за границей: «Путем взаимной переписки» (Грани. 1973. № 87–88), «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» (Париж, 1975), «Происшествие в „Метрополе“» (Континент. 1975. № 5), «Иванькиада» (Анн Арбор, 1976), «Претендент на престол» (Париж, 1979).

Выбора у власти не было тоже: в январе 1974-го В. исключают из Союза писателей, 21 декабря 1980 года, буквально подталкивая, вместе с семьей выпускают в Германию, с тем чтобы 16 мая 1981 года лишить советского гражданства[612].

Дальнейшее — тема для другой книги. Достаточно сказать, что и в эмиграции, и по возвращении на родину в 2004 году В. работает, — перефразируем классическую фразу, — как завод, вырабатывающий ненависть к любым формам лжи, насилия и тоталитарного мышления. Вне зависимости от того, проза ли это — повесть «Шапка» (Континент. 1987), романы «Москва 2042» (1986), «Замысел» (Знамя. 1994. № 10–11), «Монументальная пропаганда» (Знамя. 2000. № 2–3), «Малиновый пеликан» (2016), — публицистика ли, — «Нулевое решение» (1990), «Антисоветский Советский Союз» (2002), «Портрет на фоне мифа» (2002) — или публичные протесты против войны в Чечне, гонений на свободу слова или присоединения Крыма к России.

Урок и пример, по сей день актуальные.

Соч.: Малое собр. соч.: В 5 т. М., 1993–1995; Жизнь и необыкновенные приключения солдата Ивана Чонкина. М., 1990, 1996, 1999, 2010, 2015; То же. СПб., 2014; Москва 2042. М., 1999, 2004, 2007; Замысел. М., 1995, 1999, 2003; Запах шоколада: Рассказы. М., 1997; Монументальная пропаганда. М., 2000; Антисоветский Советский Союз. М., 2002; Портрет на фоне мифа. М., 2002; Два товарища: Повести. М., 2007; Деревянное яблоко свободы. М., 2008; Автопортрет. М., 2010, 2017; Малиновый пеликан. М., 2016; Фактор Мурзика. М., 2017; За Родину! Неопубликованное. М., 2019.

Волков Олег Васильевич (1900–1996)

И роду В. был дворянского, и дедушка его владел виллой в Ницце, и отец был помещиком и банкиром, директором правления Русско-Балтийских заводов. Так что будущее перед В., прошедшим курс в Тенишевском училище одновременно с В. Набоковым, открывалось самое безоблачное: либо отправляться, как ему советовали, в Оксфорд, либо продолжить образование на отделении восточных языков Петербургского университета.

Но тут революция. Идею эмиграции семья отвергла сразу, и зря, быть может. Учеба в университете, куда В. «честь честью», — как он вспоминает, — поступил, сначала была отложена, а потом для него, классово чуждого элемента, и вовсе стала невозможной. Как быть?

Рассказывают, что в 1917 году В. поступил в Тверское кавалерийское юнкерское училище и с зимы 1918 года участвовал в Гражданской войне на стороне Белого движения в составе добровольческого конного отряда, сформированного в Торжке. Летом, вырвавшись из окружения, отряд в надежде спасти царскую семью будто бы совершил переход к Екатеринбургу. Но Ипатьевский дом отряд застал уже опустевшим. Впоследствии В. прибыл в Крым, но тогда, когда эвакуация Вооруженных сил Юга России уже завершилась[613].

Недостаток у этой версии только один — сам В. никогда ничего подобного о себе не рассказывал — ни в годы сталинщины, когда такое признание было бы самоубийственным, ни уже в 1990-е годы, когда героическое прошлое присочиняли себе многие.

Многие, но никак не В., щепетильно точный в передаче всего, что случилось на его веку. Поэтому, пока не предъявлены надежные доказательства, скажем вслед за В., что Гражданскую войну семья пережила в родовом селе Пудышево под Торжком. Бедовали, крестьянствовали, а когда их оттуда, — по слову В., — все-таки «вытряхнули», вернулись в Москву. И здесь пригодилось то, что, — как напоминает его дочь Ольга, — «французский был первый папин язык, потом уже он выучил русский, так было принято в дворянских семьях. С матерью папа разговаривал исключительно по-французски, с сестрами и братьями — тоже»[614]. Так что языками он и стал зарабатывать себе на жизнь: переводил в миссии Нансена, у корреспондента «Ассошиэйтед Пресс», у концессионеров, в греческом посольстве.

И этого, работы на иностранцев, было достаточно, чтобы в феврале 1928-го его в первый раз взяли. Без всяких обвинений, лишь с требованием стать осведомителем, а когда он отказался, закатали в СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения). Так оно и дальше пошло: апрель 1929 — ссылка в Тульскую область; март 1931 — опять этапирован в СЛОН; 1933–1936 — ссылка в Архангельск; 1937–1941 — Ухтлаг, а после короткой передышки в марте 1943 — снова Ухтлаг, откуда по инвалидности был освобожден раньше срока и отправлен на вольное поселение; 1951 — пятый арест и приговор к 10 годам каторги, замененных поселением в Енисейском районе Красноярского края.

В общей сложности 27 с лишним лет неволи — то по стандартному обвинению в контрреволюционной агитации, а то и просто так, как социально опасный.

Выдержал ли бы я то, что выдержал тот же Шаламов? — задавался В. вопросом в разговоре с А. Битовым. — Не уверен, не знаю. Потому что ту глубину унижения, лишений, которые ему довелось на Колыме испытать… конечно, мне не приходилось. Меня не били никогда — нет у меня ни одного воспоминания. Ну, угрожали застрелить, это всё было. Но по морде или пинали ногами — этого никогда не было[615].

И едва «оживала надежда на одолимость зла» — в ссылках ли, в интервалах между очередными посадками — В. пытался даже зарабатывать литературным трудом: переводил с русского на французский и с французского на русский для издательства иностранной литературы, печатал под псевдонимом О. Осугин (это речка так называется в Тверской области — Осуга) свои рассказы в журнале «Охотничьи просторы» и альманахе «Рыболов-спортсмен», а в 1951 году чудом выскочила даже книжка «Молодые охотники». Естественно, что после реабилитации в 1955-м и свое будущее он связал с литературой.

Здесь надо бы сказать, что предельно честный по отношению к самому себе В. относительно масштабов своего литературного дара никогда не обольщался и книги в советские годы выпускал хотя и безусловно достойные, но вроде бы не слишком заметные — всё больше о родной природе, охоте и рыбалке, топонимике и архитектуре Москвы и Петербурга. Их ценили, и сразу после появления сборника «„Последний мелкотравчатый“ и