Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

извилин в мозгу, никого не смущало. Более того, кое-кто, осуществлявший подбор кадров по деловым и политическим признакам, по-видимому, считал, что оно и лучше. Можно не бояться, что аспирант что-то откаблучит. Когда в 1950 году я кончал университет, рекомендация в аспирантуру находилась всецело в руках партбюро. Возглавлял его мой сокурсник, инвалид Отечественной войны В. Г. Безбородов, который по возрасту был значительно старше большинства из нас. Ко мне он относился хорошо, считая, видимо, что я представляю собой благодатный материал для воспитательной работы. Безбородов был верный солдат партии, который, не задумываясь, был готов выполнить любое задание, пусть даже ценой собственной жизни. Пребыванием на фронте он это доказал, вернувшись без руки и с большим количеством боевых орденов. Я действительно относился к нему с уважением, так как считал, да и теперь считаю, что такие, как он, при всей их твердолобости, а может быть, и благодаря ей спасли Отечество в годину войны. А вот агитатор нашей группы, был тогда такой институт, тоже инвалид, меня терпеть не мог. Он составил мне такую характеристику, с которой об аспирантуре нечего было и мечтать. И вот тут за меня вступился Безбородов, который пересоставил характеристику и поддержал рекомендацию в аспирантуру. Вообще я замечал, что у многих моих товарищей-фронтовиков при всей их жесткости в решающий момент срабатывала порядочность. Много лет спустя я написал такое шутливое стихотворение:

Нас венчали не в церкви,

Нас растил Безбородов.

И среди нас, поверьте,

Нет духовных уродов.

Алексеев лелеял

Наши юные души,

И в дерьме оказались

Мы по самые уши.

(Н. С. Алексеев занимал во времена Безбородова пост заместителя декана.)

Так что с аспирантурой мне повезло. Но происходили и курьезы. В аспирантуру по кафедре трудового права был рекомендован мой сокурсник, инвалид Отечественной войны, который от науки был более чем далек. За дипломную работу по трудовому праву он ухитрился получить тройку. Тут не выдержал даже заведующий кафедрой трудового права, тишайший Василий Михайлович Догадов, который пытался против этого возражать. Но здесь Безбородов был непреклонен. Раз человек прошел войну и с честью преодолел выпавшие испытания, то с трудностями в науке он наверняка справится. Как и следовало ожидать, с возражениями Догадова не посчитались. Кандидат партбюро стал аспирантом. Пребывание в аспирантуре он завершил, так ничего и не защитив (кажется, был отчислен досрочно). На каком поприще он впоследствии подвизался, не знаю.

Не меньшие курьезы происходили и при укомплектовании аспирантуры в Ленинградском юридическом институте, который носил имя М. И. Калинина, слывшего за крупного теоретика в области государственно-правового строительства. Один мой приятель, участник Отечественной войны, был рекомендован в аспирантуру на кафедру уголовного процесса и криминалистики, а его приятель, который хотел заниматься криминалистикой, – на кафедру земельного и колхозного права. Моему приятелю он предложил: «Давай махнемся!» Так как тому было без разницы, по какой кафедре идти в аспирантуру, они совершили полюбовный обмен. Так мой приятель стал ученым-аграрником, а его – криминалистом.

К сожалению, последствия подбора кадров в аспирантуру по анкетным данным крайне отрицательно сказываются и по сию пору. Многие из тех, кто в свое время был рекомендован в аспирантуру, присосались к науке и, что, пожалуй, самое страшное, наплодили учеников, себе подобных, которые едва ли сумеют обогатить науку новыми перспективными идеями и разработками. Что посеешь, то и пожнешь!

Возвращаясь к кадровому обеспечению нашей науки, хотел бы заметить, что многие из тех, кто пришли в нее в 50–60-е годы, связали свою судьбу с юриспруденцией случайно. Некоторые из них до войны учились в совершенно иных вузах и успели закончить один-два курса по специальности, не имеющей к праву никакого отношения. По возвращении из армии кое-кто успел обзавестись семьями, которые нужно было содержать. А сочетать обучение в техническом вузе с работой было непросто. Гуманитарный вуз в этом отношении заслуживал предпочтения. Этим во многом и объясняется тяга молодежи, прошедшей дорогами войны, к юридическому образованию, которое позволяло быстрее встать на ноги и отвоевать свое место в жизни.

Далеко не лучшим образом складывался путь многих из нас и в науке. Показательна в этом отношении судьба двух моих коллег по юридическому факультету – А. И. Королева и В. С. Петрова. Первый, слава богу, здравствует[53], а второго уже нет в живых.

В студенческие годы Королев заявил о себе работой, посвященной анализу Декрета о земле. Пошел в аспирантуру по кафедре земельного и колхозного права. Защитил кандидатскую диссертацию на тему «Правовое положение должностных лиц колхоза». Подумывал заняться Столыпинской реформой, но понял, что такой пласт ему не поднять, и перескочил на модные в то время вопросы, связанные с государством диктатуры пролетариата и перерастанием его в общенародное государство. Защитил по этой теме докторскую диссертацию, написанную главным образом путем сопоставления высказанных в литературе точек зрения и их критики. В действительности же наше государство никогда не было ни государством диктатуры пролетариата, ни тем более общенародным. Это было орудие в руках сменявших друг друга клик, которые вели между собою ожесточенную борьбу за власть, не брезгуя при этом никакими средствами и проводя политику геноцида в отношении собственного народа. Полушутя-полусерьезно не раз говорил Королеву: «Если бы ты занялся в свое время Столыпинской реформой, то мы были бы с хлебом и не пришлось бы тратить валюту на закупку зерна за бугром». Во всяком случае, проку от такой работы было бы намного больше.

Другой ученый – В. С. Петров защитил кандидатскую диссертацию на тему «Ленин и Сталин о форме социалистического государства». Затем хотел исследовать в общетеоретическом плане вопросы юридической ответственности, но пришел к выводу, что эту тему ему не осилить, о чем сам мне говорил. Защитил докторскую диссертацию на тему, близкую к кандидатской, и вскоре умер.

А ведь А. И. Королев и В. С. Петров представляли собой далеко не худшее пополнение послевоенной поросли нашей науки. Оба были не бесталанны, но так и не сумели раскрыть своих возможностей.

Кстати, и мне Иоффе не раз говорил, что я не оправдал возлагавшихся на меня надежд, и это служит источником моего постоянного раздражения. Ну, что ж, со стороны, как говорится, виднее. Возможно, он и прав.

1950 год ознаменовался для меня окончанием университета и поступлением в аспирантуру. Я влился в состав кафедры, которой руководил А. В. Венедиктов. Состав кафедры в то время был исключительно сильным. Помимо Венедиктова, на кафедре работали С. И. Аскназий, В. К. Райхер, Н. В. Рабинович,