Мемуары - Станислав Понятовский

В то же утро, когда я находился с визитом у епископа Кульма Бауэра, туда явился кастелян Бжечи Дябский, заявивший весьма напыщенно:

— Доколе станем мы терпеть притеснения русских?!.. Пусть мне под команду дадут войска, и я выгоню эту кучку солдат!.. Это же всего лишь караул!.. Генерал Хомутов получил три тысячи дукатов...

Он собирался продолжать, но тут я, потеряв терпение, приблизился к нему, и кастелян тут же удалился, не раскрыв больше рта.

Всё утро с генералом Хомутовым велись переговоры — я знаю о них лишь понаслышке. Около полудня воевода Кульма прибыл на мессу, и весь собор наполнился сторонниками воеводы Киевщины. Узнав об этом, а также о том, что хоть месса и закончилась, никто не расходится, мы и наши друзья, собравшиеся у воеводы Померании, также направились в собор.

Как только мы там появились, маршал сеймика Померании предложил воеводе Кульма открыть заседание. Вместо этого, воевода попросил присутствующих идти обедать; открывать он явно ничего не собирался.

Всё послеобеденное время, вплоть до вечера, прошло в ничегонеделанье. Видя, что день, назначенный для заседания сеймика, подходит к концу, воевода Померании, совместно со всеми нашими сподвижниками, попросил маршала сеймика графа Пшебендовского вновь запросить воеводу Кульма, предполагает ли он открыть сеймик — и просить его об этом. Тот ответил, что предвидя возможное кровопролитие между враждующими сторонами, он не откроет заседания и составит соответствующий манифест.

Воевода Киевщины заявил, после множества дерзостей, что вступление в город русских обеспечили воевода Померании, староста Мирахова и я. Услышав в ответ, что никто из нас не был в состоянии сделать это и что генерал исполнял волю своей государыни, воевода Киевщины провозгласил:

— Как военачальник, я заявляю, что если руководители провинции дадут своё согласие и поручат мне это, я нынче же ночью освобожу город от русских.

Господа руководители ответили, что они далеки от того, чтобы согласиться на подобное предложение. Они поставили о нём в известность нас, и тогда мы, в свою очередь, решили составить манифест.

Вечером мы уединились, чтобы хоть ненадолго почувствовать себя вольно, но, едва мы сели ужинать, как дом, где мы расположились, а также соседний дом, где мы обычно ели, были одновременно обстреляны — главным же образом, тот дом, где мы ужинали.

Стрельба продолжалась несколько минут, пока на выстрелы не явились русские и выстрелами же не прекратили сумятицу. Тем не менее, двое дворян, сопровождавших старосту Мирахова — Черницкий и Вержбицкий — были убиты, а Пниевский, из свиты воеводы Померании, ранен, равно, как и трое русских солдат.

Не чувствуя себя в безопасности, мы попросили выделить нам охрану и, благодаря распоряжениям генерала Хомутова, в настоящее время всё выглядит мирно и спокойно».

Так написал об этом мой брат.

Следует отметить в связи с ним, что в конце семилетней войны, когда Анджей находился в Дрездене, супруга наследного принца, старшего сына Августа III, неоднократно просила его передавать нашей семье различные любезности от её имени, а также предложения безусловной поддержки и покровительства — как только смерть Августа III или смерть Брюля позволят ей и её мужу поступать согласно их симпатиям. Взамен наша семья должна была помочь им осуществить их виды на корону Польши. Ответы моего брата, предварительно согласованные с нами, всегда были уклончивыми.

Брат покинул Саксонию ещё до смерти Августа III; вскоре после этого курфюрст, старший сын покойного короля, действительно предпринял попытку наследовать отцу в Польше, а его супруга добивалась того же исподволь, частным образом.

С этой целью в Варшаву был послан камергер Ностиц. Помимо прочего, саксонский двор имел в виду предложить мне немалую сумму денег и дать множество различных других обещаний, чтобы отвратить меня от соперничества в этом вопросе. Советник Шмидт, которому это было непосредственно поручено, сам смеялся над таким заданием, но все саксонские проекты были перечёркнуты ветряной оспой, в одночасье унёсшей курфюрста, а за то, чтобы признать наследником одного из его братьев не пожелал взяться никто...

VI

Вступление русских войск в Польшу, хоть и мотивированное (об этом сказано выше), было представлено гетманом Браницким и всеми, кто держал его сторону, как незаконное насилие. Посол Франции, маркиз де Польми, открыто выразил своё несогласие со вступлением войск России, покинув Варшаву 11 июня 1764 года, после сцены, подробности которой можно уяснить себе из нижеследующих документов.

Копия письма князя Любиенского, примаса Польши, герцогу де Прален.

«Я имею честь направить к вашей светлости господина Длуски, польского дворянина, капитана драгун, состоящего на службе республики, и рекомендовать его вам; я доверяю ему передать вамэтот пакет, содержимое которого имеет для меня значение исключительное.

Как мне стало известно, маркиз де Польми, бывший послом его величества в Польше, намерен опубликовать отчёт о своём последнем визите ко мне. Если верно то, что мне сообщили, отчёт этот не соответствует фактам, имевшим место в действительности.

Глубочайшее уважение к его величеству, испытываемое мною, долг, к которому обязывает меня занимаемый мною пост, и, главное, истина настоятельно побуждают меня разъяснить все обстоятельства, с этим связанные.

Я надеюсь, при этом, встретить со стороны вашего сиятельства столь свойственные вам справедливость и мудрость. Взывая к ним, а также к прерогативам вашего звания, я прошу вас вручить его величеству письмо, которое я взял на себя смелость ему написать.

Письмо, вместе с описанием того, что же произошло на самом деле, приложено к этой депеше.

Мне остаётся лишь пожелать себе получить как можно быстрее благоприятный ответ и надеяться, что вы останетесь и впредь уверенным в самых почтительных чувствах, в которых я пребываю, и прочая...

9 июня 1764».

Копия письма князя примаса королю Франции от 9 июня 1764.

«Моё глубочайшее уважение к вашему величеству столь же известно, сколь и соответствует действительности. Опасаясь, как бы ложные инсинуации не исказили в глазах вашего величества факты, я спешу, Сир, представить вам прилагаемый достоверный отчёт, который и повергаю к вашим стопам вместе с безграничным почтением, в коем я пребываю — и прочая, и прочая...

Владислав Любиенский, примас».

Отчёт о подлинных фактах, имевших место во время визита, нанесённого князю примасу Польши 7 июня 1764 года маркизом де Польми бывшим послом его величества.

«Невзирая на то, что после кончины его величества короля Польши, маркиз де Польми, посол Франции, возвратившись из Дрездена в Варшаву, оказался здесь единственным официально аккредитованным иностранным дипломатом, не вручившим князю примасу новых верительных грамот — для него и республики; невзирая на то, что маркиз выражал перед различными персонами чувства, которые