Кавалеристы - Артем Владимирович Драбкин

постое, было несколько деревьев черешни, захотелось нам черешни, я у него спрашиваю: «Нам бы ведро черешни». Немец сказал, что если будете сами собирать, то одна цена, если я буду собирать – другая. И говорит: «Вот на этом дереве два ведра, на этом полтора». Он знает, сколько на каждом дереве черешни.

Когда шли к Бранденбургу, вдоль шоссе были насажены деревца черешни, они в цвету были все, красивые ухоженные шапки. Через некоторое время я ехал по этой дороге на мотоцикле, от этих деревьев остались одни пеньки, макушек нет. Когда пошли наши части, а шли они на «Студебеккерах», он прижимается бортом к черешне, топориком подрубили макушку и поехали дальше, а по дороге ее общипывают. И такое было.

Хоть у меня по немецкому двойка была все время, но, когда я стал с немцами общаться, у меня в памяти стали восстанавливаться слова. Одному немцу я заказал сшить сапоги, он снял мерку и говорит, что такого числа, в 12.00 будут готовы. Я пришел на день раньше, он, нет, говорит, не готово. Пришел я на следующий день, но на полчаса раньше. Смотрю, он сидит шьет мои сапоги, и ровно в 12 он их закончил и отдал.

Бой закончился, немцы выходят и тут же убирают мусор, через несколько часов тротуары чистые, дом стоит разрушенный, но никакого мусора, щебня, ни на дороге, ни на тротуаре нет. Ведро, швабра, вода с мылом, стоит женщина и моет тротуар, а потом водой смыла, и все.

В Бранденбурге я был в домах, где живут рабочие завода «Опель», там в свое время были сборочные цеха, туда свозили комплектующие и собирали машины. Первый 401-й «Москвич», «Победа» – это же «Опель Капитан». Наши вывозили оборудование с этого завода, трактор такой, как «Беларусь», к нему цепляли лист железа с палец толщиной, на него ставили станок и через весь город тащили на станцию, там солдаты грузили на платформы. Видел, как в Преемнице демонтировали завод по производству искусственного шелка из каменного угля. Это был единственный в Европе такой комбинат. Когда вернулся домой, то прочитал в газете «Известия», что где-то под Тулой впервые в России из каменного угля производится искусственный шелк.

В квартиру рабочего заходишь, сразу кухня, метров 12–15, ни прихожих, ничего. На кухне готовят и проводят время. И три маленькие комнаты метров по 9, одна кровать, и все. Дома двухэтажные на восемь квартир, друг от друга дома стояли на расстоянии 50 метров. За домом на эти восемь квартир были участки сотки по четыре. Пришел с работы, отдохнул, и здесь у него и садик и огород.

Г.Ф. Платонов в день вручения звезды Героя Советского Союза. Беловежская пуща, конец лета 1945 года

Когда в конце лета уходили из Германии, то шли через Берлин. Головные части корпуса выходили из Берлина, тыловые только входили. Песня «Едут, едут по Берлину наши казаки» – это про наш корпус.

– А Красная армия могла дойти до Испании?

– Тогда да, могли, но американцы и англичане нас бы не пустили. Они ведь второй фронт открыли не потому, что они нам хотели помочь, а потому, что они боялись, что мы выйдем к Ла-Маншу. Они поняли, что мы и без них можем разбить Германию.

– Вы писали домой письма?

– У меня и сейчас сохранилось одно письмо, которое я отправил родителям, когда мы находились в обороне на реке Висла. Обычно все письма проверяла цензура и ставила штамп «Проверено военной цензурой». Поэтому писать все что хочешь нельзя было, а мне хотелось родителям рассказать, где я нахожусь. Дома меня родители и друзья звали Юрием, и в письмах я писал, что встречал Юрия там-то и там, и мои понимали, где я нахожусь и где был. Отец на карте отмечал флажками все указанные мною места.

Я зачитаю: «Вы спрашиваете, пишет ли Юрий. Я от него давно не получал писем, только две недели назад получил открытку, он много не пишет. Написал только, что ему присвоили звание капитана, и он пятый месяц сидит в обороне на реке Висла, еще написал, что им предстоит переезд. Отвечайте ему почаще».

После демобилизации я работал в торговле, а потом опять предложили в армию. Начальником 3-й части работал, здесь, в Хвалынском военкомате. Потом в Пугачеве. Военкомом Советского района, и в Марксе. Вот такая моя служба.

Автор выражает благодарность сыновьям Георгия Федоровича, Алексею и Сергею, за помощь в работе над интервью.

Интервью и лит. обработка А. Чунихина

Славнов Валентин Николаевич

Валентин Николаевич Славнов. Киев, 16 ноября 2014 года

– Я родился в Киеве 18 января 1924 года. Отец мой работал литейщиком на заводе «Ленинская кузня», а мать была закройщицей. Жили мы в районе нынешней Соломенской площади. О детстве особо интересного рассказать не могу. Развлечений почти никаких не было, иногда целый день сидел один – отец на работе, мать на работе, приходили поздно. А я учился в школе, дома делал уроки. Мои родители были самыми обычными людьми, политикой в семье никто никогда не интересовался. Но от репрессий их это не спасло – в 1937 году отца арестовали. С тех пор мы ничего о нем не знали и только в 1959 году узнали о том, что он посмертно реабилитирован. А куда его увезли после ареста и что с ним сделали – ничего этого я не знаю. Мы остались вдвоем с матерью, но вскоре после ареста отца арестовали и ее, как жену врага народа. И почти сразу ее сослали в Казахстан, а я остался у деда, он воспитывал меня. Его звали Лаврентий Иванович Славнов, это был отец моего отца, работал директором трамвайного парка на Лукьяновке. Но в 1938 году арестовали и его, а меня забрали в детский дом. Оказалось, что еще в Первую мировую войну дед служил штабс-капитаном в царской армии – я сам об этом не знал. И вот дедушку арестовали, а меня забрали в детдом – Черниговская область, Коропский район, хутор Черешеньки. В целом впечатления от детдома у меня неплохие – нас там нормально учили, работала школа. В этом детдоме жили дети арестованных и раскулаченных, но я вам скажу так: мы мало об этом думали, никто не говорил на эти темы, и никто ничьих биографий не знал. Начальство, конечно, знало, кто откуда, а мы знали