Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский

Она немедля решилась взять ребенка к себе и после неимоверных о нем забот и попечений, удалось ей через несколько месяцев удалить всякую опасность. Ребенок начал, видимо, поправляться; здоровая и укрепляющая пища дала ему силы и он сделался даже живым и веселым мальчиком.

Елизавета Дмитриевна и ее муж его очень полюбили, к нему была приставлена нянька—француженка и они возили его всюду с собою. Впоследствии они брали его за границу и в Петербург, где он жил с ними в Зимнем дворце. Государь и Императрица его очень хорошо знали и с ним играли и забавлялись. Ребенок приобрел известность под именем Пети Коровина.

Фельдмаршал отдал его потом на попечение Кузнецову, которому поручено было позаботиться об определении его в учение какому—нибудь ремеслу. После смерти моего брата я слыхал о Коровине еще несколько раз от самого Кузнецова, но из слов его мог заключить, что мальчик не оправдал возлагаемых на него надежд, был крайне ленив и от него нельзя было ожидать ничего хорошего. В настоящее время по прошествии уже более 16—ти лет от смерти моего брата о Коровине мне более ничего неизвестно.

Елизавета Дмитриевна нравилась всем простотою своего обращения, необыкновенною добротою и живым участием, которое она принимала во всем, что касалось других. В выразительных ее глазах можно было угадать, что вследствие случившихся в прошествовавшие годы событий, полных самых сильных ощущений и переломов, происходила в глубине ее души беспрестанная борьба. Можно было угадать, что в ней вызывались часто воспоминания прежних времен, заменяемые и поглощаемые столь часто обстоятельствами новой ее жизни.

Столкновение этих разных течений положило, надо полагать, начало уже несколько перемену религиозному и мистическому ее настроению, которое усилилось и приняло более определенную форму со времени двухлетнего ее пребывания в Англии (между ее выездом с Кавказа и выходом замуж), у пастора Вольной Церкви (Free Church)[584] доктора Walker.

Это был человек вполне достойный и христианин в широком смысле слова — в отношении правил жизни, чистоты нравов и добрых дел, постоянно совершаемых им в пользу ближнего. Он ходил и проповедовал народу в домах или на открытом воздухе, пользуясь существующей по этому предмету в Англии полной свободой. Елизавета Дмитриевна, живущая в его семействе, часто следовала за ним и увлеклась его учением до такой степени, что впоследствии сама ходила и возвещала народу Слово Божие.

Время, проведенное ею у почтенного пастора, произвело на нее неизгладимое

Впечатление и, когда после вступления ее в замужество она переехала в Россию, то предалась с большой любовью изучению и толкованию Священного Писания. Вследствие этих занятий у нее родилась мысль составить работу вроде существующих уже “Concordances”[585] или другими словами — «Словарь» с пояснительными статьями в алфавитном порядке на все тексты Нового Завета.

Это был труд немалый и муж ее, узнав о ее желании заняться самой печатанием книги, выписал типографные станки, которые были поставлены и устроены в Деревеньках. Она принялась ревностно за дело; по прошествии нескольких лет довела работу до конца и издала сочинение под заглавием «Симфония»[586]. Практика, приобретенная ею по части типографии, послужила ей позже, при печальных обстоятельствах.

В последние месяцы жизни ее мужа она переехала с ним на зиму в Женеву[587]. Там она более и более чуждалась людей, запиралась по целым дням в своей комнате и углублялась в чтение сочинений Овена[588] и других фурьеристских[589] и социалистических книг.

К большому огорчению своего мужа, она так изменилась, что хотела привести в действие главные черты пропагандируемого в них учения. Она твердила, что все без исключения должны работать собственноручно для поддержания своего существования и для общего блага. С этой целью она устроила себе свидание с Элпидиным[590], русским эмигрантом в Женеве, печатающим и издающим русские революционные журналы и газеты, и хотела наняться к нему в работницы, а именно в наборщицы.

Элпидин, узнав, с кем имеет дело и подозревая потерю равновесия в уме жены фельдмаршала, хотел сначала уклониться от знакомства с нею. Но, при болезненно—неуклонном с ее стороны настаивании быть принятой в работницы, мой брат, наконец, дабы ее успокоить и во избежание неприятных разглашений, подослал Кузнецова к Элпидину, и последний, после долгих переговоров, согласился, чтобы она работала у него в отдельной комнате. Она была весьма довольна тем, что достигла своей цели и принимала плату в полном убеждении, что зарабатывала себе средства к жизни. Ездила же к нему в ландо парой с лакеем.

Через некоторое время, спохватившись, что наборщицы в типографии работают все вместе, она осведомилась о причинах такого исключения относительно ее и требовала от Элпидина совместного с другими помещения для работы. Он, не помню под каким предлогом, ей отказал и она, побранивши его, покорилась.

Брат мой говорил мне при последнем моем посещении в декабре 1878 г., что состояние его жены так его беспокоило и огорчало, что он чувствовал себя не в силах вынести подобного горя и, действительно, вскоре после моего отъезда из Женевы он скончался[591], чего никак нельзя было тогда представить, судя по его наружности; лицо его мало изменилось, хотя трудно ему было скрывать гнетущую его скорбь; он ходил без затруднения, много читал, разговаривал по—прежнему, иногда с большим увлечением. Я потом узнал, что за два дня перед смертью он поднимался по лестнице с 1—го до 2—го этажа к живущему в той же гостинице Сергеееву и прочитал ему громким и внятным голосом две статьи из «Revue des Deux Mondes», которые его особенно интересовали.

В течении этих зимних месяцев, проведенных в Женеве, он выписывал из разных мест новые издающиеся книги. Он заказал [нрзб] для книг полки в своей спальне и просил меня с княгинею и княжною Шервашидзе[592] привести их в порядок и расставить на полке.

Эти все книги достались мне после его смерти, когда сделалось известным, что вся его библиотека была отказана мне по духовному его завещанию.

Но возвращаюсь к описываемой мной эпохе. Хотя и замечались в то время у Елизаветы Дмитриевны странности разного рода, но не выдавались еще проявления серьезные или особенно резкие[593]. В последовавшие, после первого пребывания в Деревеньках, годы она съездила с мужем в Петербург и за границу. Потом они поселились в Скерневицах[594]. Он рассказывал, что в первый раз, когда он привез свою жену в Петербург и пришлось ей принять участие в выходах при Дворе, она