Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) - Алексей Александрович Гольденвейзер

Возможность выдавать командировки в пограничный район создавала для начальственных особ некоторых советских учреждений совершенно для них непреоборимый соблазн. Ведь такая возможность была равносильна патенту на торговлю командировками. Этой торговлей и занялись многие советские магнаты. Всякое коммерческое дело, — даже в коммунистическом государстве, — идет лучше всего при помощи посредников. Поэтому у нас вскоре создался особый тип людей, которых можно назвать предпринимателями или подрядчиками по вывозу за границу. Они устраивали сближение между жаждущим уехать гражданином и жаждущим получить взятку советским чиновником. Они же обставляли самый отъезд и сопровождали уезжающих вплоть до границы.

Самым дорогим и комфортабельным способом отъезда был тот, когда в роли предпринимателя фигурировал гонец, специально присланный за какой-либо семьей ее родными из-за границы. Такие гонцы приезжали в Киев во всеоружии опыта и знакомств с пограничной стражей. И, что самое главное — они привозили с собой из-за границы валюту, от вида которой, как от солнечных лучей, таяли ледяные сердца советских чиновников…

* * *

Получением командировки и пропуска не ограничивались хлопоты и приготовления к отъезду. Не менее важным было обставить свой выезд с внешней стороны так, чтобы он ни в ком не возбудил подозрений и не закончился провалом. К этому вел только один путь — опрощение. Необходимо было превратиться в рядового путешественника, отнюдь не могущего обратить на себя внимание злых гениев Чека или Особотдела. Надлежало принять внешнее обличье, ничем не отличающееся от нормального вида публики, какая в то время наполняла поезда и вокзалы. Косоворотка, сапоги, фуражка или картуз — более изысканный костюм отнюдь не допускался…

Внешний вид и содержимое багажа также служили предметом тяжких забот и дум. Первое и главное условие, касающееся багажа, сводилось к тому, чтобы его было как можно меньше. Всякий лишний свёрток, — говорили подрядчики по перевозке за границу — привлекает излишнее внимание, каждый лишний фунт затрудняет передвижение. Отъезжающих стращали рассказами о том, как многие из их предшественников попадались из-за своего багажа, и увещевали их отрешиться от пагубной привязанности к вещам.

То малое, что разрешалось брать с собой, предписывали сложить в простой мешок. Все виды чемоданов считались признаком принадлежности к буржуазии. Кроме того, мешки имели преимущество большей портативности.

Чтобы собрать средства на дорогу, а также чтобы уменьшить предательский объем своего багажа, отъезжающие посвящали последние недели своего пребывания дома усиленной распродаже вещей. Продавали весь остаток своего имущества, — все, чего не продали раньше: квартиру, мебель, шубы, белье и т.д., и т.д. Единственное, что старались по возможности сохранить и во что стремились превратить все свое имущество, это были драгоценности и иностранная валюта.

С ценностями была, однако, новая беда. Возникал роковой вопрос куда их спрятать? Громадное большинство уезжавших были людьми разоренными и обнищавшими. В каком-нибудь одном, купленном ценою величайшего напряжения, камешке заключался экстракт из всего остатка их достояния. На этом же камне или на бумажке в несколько долларов покоилась вся надежда на возможность кой-как перебиться первое время за границей. А вместе с тем, достаточно было обнаружиться какой-либо ценности на обыске, — от какового ни один путешественник гарантирован не был, — чтобы не только деньги пропали, но и сам владелец их оказался пойманным «с поличным» …

Где только ни прятали люди свои миниатюрные богатства! Кажется, не существовало такого укромного уголка человеческой одежды, который бы в этих случаях не служил кому-нибудь сейфом. Камни вделывались в каблуки, золотые монеты обшивались материей и служили пуговицами. Секретными хранилищами для камней служили карандаши со специально выдолбленным дуплом, стеариновые свечки с выскобленным и затем вновь залитым отверстием. Кредитные билеты полагалось зашивать в платье.

Пригодность различных сортов валюты для этой цели учитывалась в их курсе на киевской подпольной бирже.

— Доллары котируются выше фунтов, — говорили наши биржевики, — потому что они не шуршат …

Нужно, однако, сказать, что все эти ухищрения не приносили особой пользы. Если дело доходило до обыска, то обычно, так или иначе, все скрытое обнаруживалось. Чаще всего сам обыскиваемый приходил в такое состояние духа, что ему становилось уже безразличным, до каких пределов он будет ограблен; тогда он добровольно показывал те секретные хранилища, на измышление которых было пущено в ход столько изобретательности. Кроме того, обыскиватели постепенно изловчались и познавали все приемы сокрытия ценностей. В конце концов, пограничные чекисты додумались до следующего радикального и безошибочного способа ограбления: арестованному предлагали совершенно раздеться и затем давали ему полный комплект другого белья и платья. Снятое с него одеяние забирали себе и могли затем на досуге подвергать самому тщательному анализу. Против такого «обыска» не могли помочь никакие укрывательские ухищрения…

Самый отъезд обставлялся глубочайшей таинственностью. Никто в городе не должен был знать, когда именно выезд состоится; редко кто решался проститься с друзьями и родственниками. Уезжали обычно из чужой квартиры; вещи выносились и отправлялись кем-нибудь посторонним заблаговременно.

О проводах на вокзал не могло быть и речи. Мне рассказывали о провале одной уезжавшей девицы, который был вызван единственно тем, что ее мать имела неосторожность не только приехать на вокзал проводить ее, но еще и заплакать в момент отхода поезда. На путешественницу обратили особое внимание, обыскали ее и, обнаружив подозрительные вещи, арестовали.

Вынужденная осторожность уезжавших невольно вызывала у остававшихся какое-то тяжелое чувство. Бывало, видишься с человеком постоянно и ведет он себя как ни в чем не бывало. И вдруг в один прекрасный день передают: уехал. И через некоторое время снова передают: получилось известие, что такой-то уже за границей!

Так, украдкой и таинственно, расставались с нами знакомые и друзья, пускавшиеся в долгий путь беженства.

* * *

Нас взялся вывезти один инженер-железнодорожник, занимавший довольно важный пост в Управлении Юго-Западных дорог. По своей должности он имел в своем распоряжении отдельный вагон и мог совершать в любом направлении «служебные» поездки по линии.

Мой уговор с этим железнодорожником состоял в следующем: он даст мне удостоверение на мое имя, как «временному конторщику» при управлении жел. дор., и в то же время командирует меня на лесовозные ветки близ польской границы «для приемки заготовленных шпал». Вместе с тем, он берет нас в свой вагон и довозит до пограничного местечка, где передаст «с рук на руки» людям, занимающимся отправкой через границу. Моя жена будет фигурировать в