Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

Жертвами погромов оказались, помимо уже упомянутых ученых, экономист Бортник, биологи Полянский и Насонов, филологи Шишмарев, Эйхенбаум, Жирмунский, Азадовские и многие другие. Не обошли стороной и ученых, которых уже не было в живых, в частности филолога А. Н. Веселовского, одного из фундаторов компаративистского направления в литературоведении и языкознании. Внешне это выразилось в том, что статуя А. Н. Веселовского, стоявшая в университетском коридоре неподалеку от фундаментальной библиотеки, была убрана. Правда, опала почтенного ученого продолжалась недолго. После опубликования работ И. В. Сталина по вопросам языкознания, в которых сравнительный метод был восстановлен в своих правах, ученого реабилитировали. Таким образом, Веселовский был и осужден, и реабилитирован посмертно. К сожалению, гораздо чаще ученых осуждали при жизни, а после смерти только реабилитировали. У филологов одно из сборищ, на котором громили космополитов, проходило в актовом зале. Народу набилось битком. Некоторые из студентов, помнится, сидели даже на полу. Аудитория раскололась примерно на две равные половины. Одни поддерживали космополитов, которые хотя и оправдывались, но держались достойно, другие – тех, кто их громил. Внешне это выражалось в реакции на выступления. Выступает космополит, одна часть аудитории хлопает, другая безмолвствует, выступает кто-то из «авангардистов» – обратная картина. Я стоял в конце зала и, «каюсь», горячо аплодировал космополитам. И вдруг мне на плечо легла чья-то тяжелая рука. Я обернулся. Рядом со мной стоял Венедиктов. «Вы что тут делаете?» – сурово спросил он меня. Я ответил вопросом на вопрос, хотя это и было нахальством: «А вы?» – «Я должен выступать на факультете с докладом о борьбе с космополитизмом в юридической науке и хочу поинтересоваться, как это происходит в других науках». Теперь-то я понимаю, что в зале было полно стукачей и «искусствоведов» в штатском и меня могли засечь как приверженца космополитов. Анатолий Васильевич хотел меня от этого уберечь.

В докладе, с которым Анатолий Васильевич вскоре выступил, он в первую очередь вызвал огонь на себя, признав, что в монографии «Государственная социалистическая собственность» чрезмерно цитировал иностранных авторов, хотя иногда без этого и можно было обойтись. Пожурил он (куда более мягко, чем себя) и профессора Шаргородского за тот же грех в его книге «Преступления против жизни и здоровья». Анатолий Васильевич явно хотел спустить эту постыдную кампанию на тормозах, и в значительной степени ему это удалось. Вообще расклад на факультете в то время был такой. В одном лагере находились Венедиктов, Аскназий, Шаргородский и только что защитивший кандидатскую диссертацию молодой О. С. Иоффе. В качестве основной ударной силы другого, как это ни странно, выступали профессор Л. И. Дембо и М. Я. Раппопорт, у которых, как я теперь понимаю, срабатывал инстинкт самосохранения. Впрочем, Раппопорту это не помогло, вскоре он был уволен. Дембо и Раппопорта особенно раздражал Иоффе, которого, как они говорили, на них выпускают. Помню, как на одном из очередных бдений, посвященных борьбе с космополитизмом, произошел следующий эпизод. Заседание шло в 88-й аудитории. Присутствовал секретарь парткома химик Первеев, который ровно ничего не понимал в происходивших дебатах и думал только о том, как бы скорее все кончилось. На лице его явно просматривалось желание выпить. И вдруг во время выступления очередного оратора или во время паузы между выступлениями к столу президиума откуда-то сверху спустился Иоффе, налил себе из графина стакан воды и медленно ее выпил. Помнится, это ошеломило всех, но никакой внешней реакции ни с чьей стороны не последовало. Вообще надо сказать, что Иоффе рвался в бой. Видимо, я в большей степени, чем он, был заражен конформизмом и во время перерывов стремился удерживать его от опрометчивых шагов. Хотя я в то время был студентом (или аспирантом), он ко мне прислушивался.

И все же главным носителем космополитизма на факультете считался Венедиктов, несмотря на свое сугубо славянское происхождение. Кое-кто жаждал его крови. Мишенью должны были избрать ту же «Государственную социалистическую собственность». Наметили заседание, на котором Венедиктова должны были громить, распределили роли, выделили тех, кто призван был обрушить критические дубинки. Словом, оставалось лишь нажать спусковой крючок. И надо же такому случиться: буквально за несколько дней до чистилища объявляется постановление Совета Министров СССР о присуждении Анатолию Васильевичу за эту книгу Сталинской премии. И что бы вы думали – те, кто должен был громить Венедиктова, выполняют новое ответственное поручение – выступают со славословиями в его адрес. Поистине, пути Господни неисповедимы!

Под обстрел попала книга О. С. Иоффе «Правоотношение по советскому гражданскому праву», изданная в 1949 году. Оценивая ее несколько десятилетий спустя, видишь ее основное достоинство в том, что она учила мыслить. В основу ее были положены идеи немецких ученых Бирлинга и Тона и отечественных – Магазинера и Аскназия. И хотя сам автор от многих идей этой книги впоследствии отказался, а кое-что уточнил, ее значение в развитии общей теории права и цивилистики несомненно. Так вот, при обсуждении книги Иоффе опять-таки подсчитывали, сколько раз автор ссылался на иностранных ученых, а сколько на отечественных, и на этом основании пытались «пришить» ему дело.

И все же, несмотря на проявления мракобесия, научная жизнь на факультете била ключом.

Хочу рассказать здесь о забавных историях, которые связаны с именами крупных ученых, работавших в университете.

Петербургский университет всегда славился школой востоковедов, равной которой не было в мире. Несмотря на репрессии, она по-прежнему занимала ведущие позиции в мировой науке. Один из самых известных ученых-востоковедов носил фамилию Струве, которая ассоциировалась с легальным марксистом Струве, эмигрировавшим после революции за границу и слывшим заклятым врагом советской власти. Носить ту же фамилию было далеко не безопасно. Когда ученого Василия Васильевича Струве спрашивали, не имеет ли он какое-либо отношение к тому Струве, он отвечал: «Не только не родственник, но даже и не однофамилец».

В университете работал известный иранист А. А. Фрейман. Однажды на восточном факультете защищалась довольно слабая диссертация по таджикской литературе. По национальности сам диссертант был таджик. Фрейман отзывался о диссертации отрицательно. Желая его смягчить, говорили, что таджикский язык диссертант все-таки знает. Это верно, отвечал ученый, но не всякая рыба может быть ихтиологом.

Как-то на собрании университетского актива (я, разумеется, на нем не был, так как в актив никогда не входил и не вхожу) тогдашний заведующий отделом пропаганды и агитации обкома КПСС С. А. Малинин выступал с сообщением о положении в стране. Ему был задан вопрос, как обстоят дела с заготовкой на зиму кормов для скота. Малинин, который от этого был более чем далек, тем не менее ответил: «Скот в основном кормами