Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

о маршале Жукове я прочел, что единственный из ближайшего окружения Сталина, кто накануне войны высказывал иную, чем Сталин, Молотов, Маленков, Каганович, точку зрения о возможности нападения немцев, был Жданов. Он неизменно говорил о немцах очень резко и утверждал, что Гитлеру нельзя верить ни в чем. Так что в оценке Жданова, как и любой другой личности, какие бы за ней ни числились грехи, нельзя впадать в крайности.

Критика Жданова впервые прозвучала публично в речи, которой Молотов 5 октября 1952 года открывал XIX съезд партии. Правда, до этого она сквозила на закрытом процессе, по которому в качестве обвиняемых проходили руководители ленинградской партийной организации, а также ряд других близких Жданову лиц. На этом процессе Жданова, которого к тому времени уже не было в живых, упрекали в попустительстве обвиняемым. Впрочем, если бы Жданов был жив, то, возможно, и самого этого процесса не было бы, а если бы и был, то с участием других действующих лиц.

В речи же Молотова критика Жданова прозвучала косвенно. О том, что она имела место, можно судить по следующему фрагменту этой речи. Из числа умерших между XVIII и XIX съездами партии видных деятелей партии Молотов назвал А. С. Щербакова, М. И. Калинина и А. А. Жданова и выделил наиболее характерную их черту. Говоря о покойном Щербакове, Молотов отметил, что он хорошо известен партии как выдающийся руководитель Московской партийной организации, о Калинине – что его знала и любила вся наша партия. В отношении же Жданова прозвучала довольно сухая характеристика: умер А. А. Жданов, один из талантливых представителей сталинского руководящего ядра нашей партии. Из этого мог быть сделан вывод, что Жданов выдающимся руководителем Ленинградской партийной организации не был, хотя и возглавлял ее без малого десять лет (к тому времени, когда проходил XIX съезд, она была разгромлена), и что партия по сравнению с Калининым не очень его любила и жаловала. Закончил этот фрагмент своей речи Молотов следующими фарисейскими словами: «Мы помним имена всех других умерших друзей и товарищей, жизнь которых была неразрывно связана с партией». При этом, разумеется, он умолчал о том, что в умерщвлении многих этих друзей и товарищей он принимал самое непосредственное участие.

С этой точки зрения далеко не все ясно в причинах смерти Жданова, последовавшей 31 августа 1948 года. В материалах, опубликованных в журнале «Родина», признается, что врачи «просмотрели» инфаркт, который у Жданова был. Кроме того, лечение Жданова на Валдае было поставлено из рук вон плохо. Лечащий врач занимался не столько своим пациентом, сколько рыбалкой. В версию, по которой Жданов был намеренно умерщвлен в результате неправильного лечения, я не верю. Но то, что безответственность и разгильдяйство в его лечении имели место (а где их у нас нет?), сомнений не вызывает. Но, пожалуй, решающим являлось то, что Маленков и Берия в борьбе с группой Жданова – Вознесенского – Кузнецова постепенно начинали брать верх. Жданов как опытный аппаратчик это чувствовал и понимал, чем это может кончиться и для него, и для его сподвижников. А это не способствовало его выздоровлению. Показательно, что после покушения на лидера Японской компартии Токуда соболезнование от имени ЦК ВКП(б) было подписано Маленковым. Если учесть, что то же соболезнование в адрес итальянских коммунистов после покушения на Пальмиро Тольятти подписал Сталин, то тем самым было показано, кто в партии являлся вторым лицом. Жданов, вне всякого сомнения, все это глубоко переживал.

К концу 1947 – началу 1948 года относится мое первое выступление на научном поприще. В кружке, руководимом А. В. Венедиктовым, я сделал доклад о владельческой защите в гражданском праве. Неожиданно этот доклад был вынесен на студенческую научную конференцию, которая состоялась в марте 1948 года. Случайно сохранилась программа этой конференции. В числе докладчиков по секции юридических наук значатся студенты, которые впоследствии составили себе имя в науке, в том числе И. И. Карпец. По секции физических наук с докладом выступал студент Марчук, будущий президент Академии наук Союза ССР. Да и по другим секциям натыкаешься на имена, которые приобрели известность. Хорошо помню, как протекала эта конференция. Чтобы выступить на ней, мне пришлось продать золотую медаль, которой был удостоен по окончании средней школы. На вырученные деньги я купил себе роскошный по тем временам костюм-тройку, который стоил сравнительно недорого, так как имел один дефект: внутренняя сторона одной из брючин имела рубец – видимо, хозяин костюма где-то напоролся на гвоздь или проволоку. А так он был совсем новый. Заседания конференции продолжались допоздна. От желающих выступить в прениях отбоя не было. Причем никто не сгонял студентов на эту конференцию, как бывает сейчас. Все-таки в чем-то, несмотря на суровость времени, в которое мы жили, наше поколение было чище нынешних, зараженных страстью к наживе, падких на модные тряпки, стерео, видео и прочие атрибуты современной молодежи.

Первые три года учебы в университете были сравнительно спокойными. Роковым оказался сорок девятый год, который открыл тур борьбы с космополитизмом и породил ленинградское дело, непосредственно затронувшее и наш университет.

После смерти Жданова группа Маленкова – Берии решила расправиться с Ленинградской партийной организацией, которая считалась оплотом поверженной группировки. В Ленинграде начались чистки. Правда, они не приняли такого размаха, как в 1935–1937 годах, но как раз для университета оказались достаточно ощутимыми. Был арестован А. А. Вознесенский, бывший ректор университета, который к моменту ареста занимал пост министра просвещения РСФСР. После этого начались аресты на экономическом факультете, профессором и деканом которого в свое время был Вознесенский. В частности, были арестованы профессор Рейхардт, читавший у нас курс политической экономии социализма, и профессор Некраш, читавший курс статистики. Наш факультет аресты обошли стороной. Во всяком случае, никто из профессоров и преподавателей арестован не был. В этом несомненная заслуга А. В. Венедиктова, который занимал пост декана с 1944 по 1949 год, и сменившего его на этом посту доцента С. И. Игнатова. В научном отношении они несопоставимы, но роднило их то, что оба были глубоко порядочными людьми. Правда, некоторым профессорам пришлось уйти в отставку, в том числе профессору Я. М. Магазинеру, ученику М. М. Ковалевского, и профессору М. Я. Раппопорту, которого я упоминал. Но все же факультет, в отличие от других, в частности экономического, филологического и биологического, отделался сравнительно легко. Причины погромов на факультетах были разными. Биологи «погорели» (не уверен в том, что это выражение здесь уместно) главным образом на почве вейсманизма-морганизма, филологи – на борьбе с космополитизмом, экономисты – на ленинградском деле