Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

(хотя и со своими особенностями: «Мастера и Маргариту» напечатают ведь именно там). Характерна аргументация внутреннего рецензента Льва Линькова: зачем автор столь ярко выписал этих вражин, кулаков? Следовало больше души вложить в приезжих, посланцев советской власти! Коммунистов-комсомольцев, работников сельсовета в романе – явный недостаток, зато варваризмов-вульгаризмов и кровищи – переизбыток. Лучше бы наоборот. Однако рассказы Шукшина «Москва» (в котором, напомним, работала шукшинская подруга Виктория Софронова!) печатать продолжала.

М.Г.: Хорошо, что хоть «Сибирские огни» роман опубликовали! Да и то ведь – со скрипом и исправлениями…

Шукшин уже готов был забрать роман и оттуда – он писал своему редактору Николаю Яновскому, имея в виду и других внутренних рецензентов «СибОгней»:

И неужели это действительно так важно, что в деревне (нам с Вами двоим известно) живут ещё люди с фамилиями из романа? Ну? И что? Смею тебя уверить: они наши книжки не читают, ибо им часто и часто – неинтересно. Господи, когда же мы почувствуем, что ведь это нужно – чтоб нас читали.

Как будто трудно исправить некоторые неточности в смысле времени – раз плюнуть! Но ведь тут и одно и другое – и «стиль», и «фамилии» – да всё: карандаш! Увольте. Простите.

Николай Николаевич! Прошу наш договор перечеркнуть, – я в тех размерах исправления, какие предлагает редакция, <делать> не согласен. Смалодушничал, простите, – согласился. Не надо всего этого. Я начну исправлять – угодничать: кому это надо?[245]

Всё же договорились – и «Любавины» вышли сразу в четырёх (!) номерах «СибОгней». И почти сразу, в том же 1965 году (работа шла параллельно), в издательстве «Советский писатель». Не бог весть какой тираж – 30 тысяч экземпляров. Через семь лет, ещё при жизни Василия Макаровича, книгу переиздали в Карелии – тиражом уже 100 тысяч.

Рецензии появились как положено, Шукшина рецензировали уже активно, – но были они какие-то сдержанные, если не сказать кислые. Неожиданно досталось Шукшину, хоть и вскользь, от самого академика Виноградова (в обзорной статье о, как сейчас бы сказали, трендах современной прозы) – за обилие вульгаризмов и диалектизмов…

Добавлю ещё немного загадочности в историю о продолжении «Любавиных». Шукшин в 1967 году говорил:

Думаю года через два приступить к написанию второй части романа «Любавины», в которой хочу рассказать о трагической судьбе главного героя – Егора Любавина, моего земляка-алтайца. Главная мысль романа – куда может завести судьба сильного и волевого мужика, изгнанного из общества, в которое ему нет возврата. Егор Любавин оказывается в стане врагов – остатков армии барона Унгерна, которая осела в пограничной области Алтая, где существовала почти до начала тридцатых годов. Он оказывается среди тех, кто душой предан своей русской земле и не может уйти за кордон, а вернуться нельзя – ждёт суровая расплата народа. Вот эта-то трагедия русского человека, оказавшегося на рубеже двух разных эпох, и ляжет в основу будущего романа.[246]

Е.П.: Но заметьте, что именно эту часть, именно что «вторую книгу» с точки зрения хронологии повествования, Шукшин – не написал. Лев Аннинский и другие говорят про написанную «третью», по логике, часть – про пятидесятые, про целину, про «социалистическую новь», которую, повторим, автор публиковать не стал…

После выхода «Любавиных» Василий Макарович с гонорара купил матери дом. Так что квартира в Москве и новый дом в Сростках появились почти одновременно. Мария Сергеевна прожила в нём с 1965-го по 1972 год. И сам Василий Макарович там гостил, нередко с друзьями. Писал в большой комнате, как вспоминала мать, ночи напролёт. Теперь в доме музей, в нём бывали тысячи людей!.. Так что польза от «Любавиных» точно была, не сочтите за неловкую шутку. Но всё же видно, видно, что Шукшин ещё только в начале пути. А ведь жить ему оставалось меньше десяти лет…

Глава четырнадцатая

Точка зрения и точка опоры

М.Г.: Конец 1965-го – начало 1966 года Шукшин провёл в старинной психиатрической клинике им. Корсакова, что в Хамовниках и граничит с усадьбой Л.Н.Толстого. Пытался справиться с алкогольной зависимостью.

Лежал, не бунтуя, даже находил в больничном пребывании особый смысл, о чём сообщал Ивану Попову и Василию Белову. Хотя, конечно же, тосковал, писал оттуда Виктории Софроновой, что видит во сне их дочь (Кате как раз годик исполнился).

Видимо, понимал, что передышка нужна («Загнал я себя настолько, что ни в какие ворота», – писал в письме). Конечно, загнал. Подъём последних лет был слишком крут, чуть ли не вертикален, осложнён множеством неприятных хлопот, кознями злых критиков или настойчивых женщин. Отлежался. Пить не бросил.

Что ещё было в 1966 году? Побывал Василий Макарович у Белова в его Тимонихе. Памятный факт! У друга в гостях понравилось – но бездействия не выдержал, всё рвался в город.

Самое главное, пожалуй, событие года – сбор материалов о Степане Разине (не во время ли долгих больничных размышлений оформилась эта мысль – заняться, наконец, Стенькой?). Специально ездил на Волгу и на Дон! Хотя, надо полагать, мысль о народном герое, его судьбе и месте в мире возникла у Василия Макаровича значительно раньше.

В марте 1966-го он составил первую заявку на фильм о мятежном атамане, который в первоначальной версии должен был именоваться «Конец Разина». О Разине сказано было следующее:

Натура он сложная, во многом противоречивая, необузданная, размашистая. Другого быть не могло. И вместе с тем – человек осторожный, хитрый, умный дипломат, крайне любознательный и предприимчивый… Он был жесток, не щадил врагов и предателей, но он и ласков был, когда надо было. Если он мстил (есть версия, что он мстил за брата Ивана), то мстил широко и страшно, и он был истый борец за Свободу и предводитель умный и дальновидный… Почему «Конец Разина»? Он весь тут, Степан: его нечеловеческая сила и трагичность, его отчаяние и непоколебимая убеждённость, что «тряхнуть Москву» надо. Если бы им двигали только честолюбивые гордые помыслы и кровная месть, его не хватило бы до лобного места. Он знал, на что он шёл. Он не обманывался. Иногда только обманывал во имя святого дела Свободы, которую он хотел утвердить на Руси.[247]

О многом, о многом в русском характере по Шукшину говорят эти строки – а пожалуй что и о натуре самого Василия Макаровича тоже. «Осторожный», «хитрый», «дипломат», «предприимчивый»! Может, с каноническим образом «Калины красной» такое и не вяжется, но с реальным Шукшиным, каким его знали друзья