Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли

Я постаралась держать свой гнев в узде, пока читала абзацы, толкующие поведение Гарри: «Мистер Данн признает, что повышал голос и использовал невербальные средства воздействия, но нет никаких подтверждений того, что его реплики или жесты носили угрожающий характер». А также: «Непрофессиональное отношение мистера Данна не было вызвано враждебностью к миссис Бейли, основанной на ее расе или гендерной принадлежности. Действия мистера Данна были проявлением самозащиты».

Мой адвокат была ошеломлена и говорила, что за всю свою карьеру не видела ничего подобного. Я могла подать апелляцию, но она не рекомендовала: весь процесс начался бы заново, отнял у меня еще несколько лет жизни, и следующий судья либо подтвердил бы решение, либо, еще хуже, все свалил бы на меня.

Судья добавлял в своем заключении, что ФБР «следует рассмотреть» применение дисциплинарных мер к Фрэнку. ФБР их рассмотрело – наверное, секунд пять – и решило: «Нет, нас все устраивает ». Фрэнк вышел сухим из воды; ему даже не сделали отметки в личном деле.

Я уверена, единственное, что его злило, – что он меня не одолел. Я доказала факт дискриминации, и вся Лаборатория ФБР узнала об этом. На девяносто суток в «общедоступных местах» по всему зданию расклеили уведомления, гласившие: «Незаконная дискриминация была допущена в Департаменте Юстиции США, Федеральном бюро расследований, Лабораторном подразделении, отделе фотографии, Куантико, Виргиния».

Уведомления красовались во всех комнатах отдыха, на всех этажах, и я улыбалась каждый раз, когда видела их. Все закончилось. Я потратила всего лишь десятки тысяч долларов, шесть лет жизни и бесконечное количество «Ксанакса», но кто считает! Каких-то 83 549 долларов, пустяки!

Если вы выпучили глаза при виде этой цифры, позвольте объяснить: нет, у нас с Ридом совершенно точно не было таких денег. Мы постепенно вычерпывали свои кредитные карты, пока юристы ФБР засыпали моего адвоката петициями, на которые она была обязана отвечать, опустошая наши карманы. Это их испытанная тактика. Обанкротить человека, чтобы он сдался. Но я не сдалась.

Теперь мне оставалось только пройти через ОПО. После этого я могла жить спокойно.

При расследовании ОПО отдел пишет дознавателю письмо насчет истории работы, профессиональных качеств и характера сотрудника, в отношении которого ведется процесс. В зависимости от того, что нужно начальству, письмо может быть двух видов.

Если начальству человек нравится, письмо будет хвалебным. Об этом можно судить по отчетам, которые ОПО рассылает всем сотрудникам раз в квартал. Все ждут их с нетерпением, потому что, хотя личная информация оттуда убирается, чтение остается смачным. Начальника поймали за сексом на лестничной клетке! Агент использовал базу данных, чтобы найти нелицеприятные факты про своих соседей! Другой агент похитил наркотики из хранилища вещдоков и употребил прямо на рабочем месте!

Бывали случаи – клянусь, это чистая правда! – когда агент напивался, врезался на служебной машине в дерево, показывал полицейскому значок ФБР, а потом блевал в камере в участке. Но все, что ему за это было, – неодобрительное цоканье языком, потому что начальство ручалось: он прекрасный парень, такое поведение абсолютно ему не свойственно и он клянется никогда больше так не поступать.

Но если начальство использовало ОПО, чтобы избавиться от сотрудника, в ход шла любая ложь, какую только можно изобрести:

Миссис Бейли не берет на себя ответственность за свои действия и неверные суждения, и мы не уверены, способна ли она вообще испытывать раскаяние. У нее большие трудности с тем, чтобы признавать свои ошибки, и она может демонстрировать враждебное, заносчивое и воинственное поведение.

Склонность миссис Бейли игнорировать указания и инструкции вышестоящих, с которыми она не согласна, иллюстрирует ее отношение к руководству. С ней трудно сладить, и ее непрофессиональное поведение вредит моральному климату в отделе, создавая неприятную и нерабочую обстановку.

Пусть и талантливая, она постоянно извращает слова других, особенно вышестоящих, к своей выгоде. Она слышит только то, что хочет слышать, когда ей дают указания, а позднее заявляет, что эти указания были неадекватными или расплывчатыми. Ее неоднократно вызывали на сеансы консультирования, во время которых она обычно перевирала чужие слова, прибегала к недостойным аргументам и семантическим трюкам, преувеличенной рационализации, невербальным проявлениям недовольства и чересчур буквальной трактовке любых комментариев, чтобы доказать свою правоту. Руководить миссис Бейли крайне тяжело из-за ее негативных непрофессиональных тенденций.

В результате способность миссис Бейли исправиться остается под вопросом.

Там было еще много всего – очень много, – повергшего меня в ступор. Это письмо должно было определить мое наказание, а судя по тому, что в нем говорилось, ОПО следовало задуматься, как такого ужасного человека вообще приняли в ФБР.

Я была вынуждена прочитать всю эту ложь, сидя у мистера Нортона в зале для конференций. Я не могла проконсультироваться с адвокатом, и мне нельзя было снять с письма копию, чтобы ссылаться на нее при подаче апелляции. Телефон у меня забрали, чтобы я его не сфотографировала. Мне оставалось только делать записи и пытаться возражать на ложные обвинения, надеясь удержать их все в памяти.

Пока я читала, мистер Нортон вошел в зал; я была чуть ли не в слезах от отчаяния и одновременно праведного гнева. Это письмо могло меня уничтожить, и в нем не было ни слова правды. Мистер Нортон состроил сочувственную мину.

– Мистер Нортон, вы это читали? – Там была его подпись, но я все-таки решила спросить.

Помолчав несколько секунд, он ответил:

– Ну, в общем-то, да.

– И вы в это верите?

Он снова помолчал, не глядя мне в глаза, а потом издал сдавленный кашель, словно кошка, увидевшая в окне муху.

– Мистер Нортон, вы же знаете, что я – хороший работник! Знаете, что все это – ложь. Вы видели благодарственные письма в мой адрес. У меня тысячи таких писем от разных правоохранительных органов, от наших агентов, даже от доктора Бунзена, где он поздравляет меня с успехами в работе. Вы сами выражали мне благодарность! Да меня даже номинировали на Директорскую премию!

От удивления его глаза широко распахнулись.

– Откуда вы об этом узнали? – быстро спросил он.

– Мне сказал атташе по правовым вопросам. Точнее, написал по электронной почте, когда нас номинировали в прошлом году.

Ежегодная премия директора ФБР за отличную службу – это высшая награда, которую может получить служащий Бюро, и команду Боготы номинировали на нее целиком.

– Но вашего имени в списке я не видел, – пробормотал Нортон.

– Я знаю. Его вычеркнул кто-то в штаб-квартире. Несколько дней назад атташе написал