К достижению цели - Михаил Моисеевич Ботвинник

Но Фишеру выгодно было сыграть со мной тренировочный матч — чем бы он ни кончился (вероятно, Фишер выиграл бы это соревнование), американец многому у меня мог научиться! Начались переговоры, я предложил играть матч на большинство очков из 16 партий, Фишер — до шести выигранных без ограничения числа партий. Ни я, ни организаторы не могли это принять: организаторы боялись чрезмерного числа партий, а я был не столь молод, чтобы играть больше шестнадцати... Сговорились на восемнадцати, Фишер уступил.

Готовился я к матчу до сентября 1969 года; когда адвокаты разослали участникам согласованный проект, договора и осталось лишь его подписать, Фишер вновь потребовал, чтобы игра была до шести выигранных без ограничения числа партий... Переговоры еще продолжались до Нового года: в декабре в Белград во время турнира приезжал ко мне доктор Вейланд, уполномоченный шахматного общества Лейдена. Я ему объяснил, что больше восемнадцати партий играть не могу, и предложил компромисс: играем до шести выигранных, но если восемнадцати партий будет для этого мало, то тогда победитель определяется по большинству очков. Фишер и это не принял!

Теперь многим ясно, что у Фишера маниакальный страх начать соревнование. Видимо, по этой причине наш матч, объективно столь полезный американцу, субъективно был для Пего неприемлем. Тогда голландцы и решили провести четверной матч-турнир.

В декабре 1969 года первый раз побывал я в Югославии. На турнире в Белграде были интересные встречи, особенно мне удался щадейный эндшпиль с Матановичем. Но главный итог состоял в том, что я нашел в Югославии многих шахматных друзей.

Жили и играли мы на отлете, в отеле «Югославия», в новом районе Белграда. Иногда я рассказывал Геллеру и Полугаевскому разные эпизоды из шахматной истории. Они удивлялись — тогда я и решил писать воспоминания.

Мои товарищи были очень «заняты». Как-то в центре Белграда их застал дождь. Купили они на паях зонтик и добрались до отеля. Но кому должен принадлежать зонт? Это решалось с помощью «сиамского дурака». Весь турнир Геллер с Полугаевским сражались в карты — многие участники с удовольствием наблюдали за этими баталиями: зонт переходил из рук в руки, но в конце концов им завладел одессит. Я не являюсь сторонником такого рода турнирного режима...

Предстоял матч века — команда СССР против команды всех других стран. Старая идея — когда я действовал в ФИДЕ, то отвергал этот проект, ибо полагал, что это может иметь, с точки зрения сплоченности ФИДЕ, нежелательные последствия, но что делать?

Перед матчем повторилось что-то вроде 1952 года, когда меня исключили из сборной олимпийской команды. Ряд гроссмейстеров — те, кто играл на первых досках, — добились того, что мне была предоставлена доска № 8. Это, очевидно, было рассчитано на то, что я откажусь играть в команде. Скорее всего я бы и принял именно такое решение, но опасность поражения советской команды была столь велика, что я все же согласился ехать в Белград.

Но разлад в команде всегда наказуется, и наказание было столь же жестоким, как и в 1952 году. Лидеры советской команды провалились. Вывезли воз те, на кого «авторитеты» и не надеялись. Между тем никаких объективных причин ставить меня ниже четвертой доски не было! И за рубежом, и в СССР результат советских участников на первых досках получил соответствующую оценку.

И вот мой последний турнир в жизни — Лейден, 1970. Жили в Нордвейке, играли в Лейдене. Трудно мне было играть. В зале школы, где был турнир, сыро, вентиляция отсутствует. Никакого творческого удовлетворения от своей игры я не получал.

И осталась только научная работа...

И все же с шахматами я не расстался — только в турнирах перестал играть. Еще в 1963 году по инициативе Г. Гольдберга была сформирована детская шахматная школа спортобщества «Труд». Среди моих учеников были Карпов, Балашов, Разуваев, Рашковский, Злотник и другие; все потом стали мастерами, а трое — гроссмейстерами. Школа функционировала полтора года.

Занятия школы были возобновлены в 1969 году. Сначала у слушателей не было больших успехов, но в 1975—1976 годах дело пошло на лад: Лосев, Харитонов, Ахшарумова стали мастерами, Ахмыловская — гроссмейстером, Зайцева завоевала звание чемпионки Москвы. Каспаров стал чемпионом СССР среди школьников, затем мастером и завоевал право участия в высшей лиге чемпионата СССР: уникальное достижение! Юсупов стал чемпионом мира среди юношей, Долматов годом позже последовал его примеру.

Занятия я провожу по системе, проверенной еще до войны в Ленинградском Дворце пионеров. Занимаемся мы вместе, но рассматриваем при этом игру одного слушателя. Он комментирует свои партии, отчитывается в задании... Именно таким образом можно познать душу юного шахматиста, изучить как его достоинства, так и недостатки. По ходу обсуждения я даю ему советы, критикую, а все остальные ученики в это время, с одной стороны, мотают на ус, с другой — участвуют в обсуждении. В заключение слушателю дается устная характеристика его творческого и спортивного лица и вручается индивидуальное задание, которое должно помочь его дальнейшему продвижению.

Сейчас у нас много молодых — Карпов, Балашов, Ваганян, Белявский, Романишин и чуть постарше — Гулько, Цешковский... Но если говорить правду, то лишь один из них — чемпион мира Карпов — является шахматистом мирового класса.

Примерно такое же положение было в тридцатых годах, но затем в последующие десятилетия дело улучшилось. И сейчас советские шахматисты заинтересованы в дальнейшем росте новых молодых сил. Те соревнования, которые проводит ПК ВЛКСМ, — турнир «Белая ладья», где определяется самая сильная школьная шахматная команда Советского Союза, «турнир Дворцов пионеров», где в финале гроссмейстеры дают сеансы с часами нашим лучшим шахматистам-пионерам, — все это способствует популярности шахмат среди школьников и позволяет надеяться на новое пополнение рядов гроссмейстеров. Яркое тому подтверждение — успехи Гарика Каспарова, который и отлично учится, и успешно выступает в соревнованиях, и серьезно занимается шахматным анализом.

Наше Советское государство использует воспитательную силу шахмат более полувека.

Но я не только продолжал заниматься с ребятами и помогать юным мастерам. В 1975 году вернулся к аналитической работе и выпустил в издательстве «Молодая гндрдия» сборник партий «Три матча Анатолия Карпова».

Много в те годы пришлось поездить по Советскому СЗюзу — немалую роль сыграл в этом деле Макс Эйве. Он выразил желание попутешествовать по Сибири и Дальнему Востоку и встретиться с местными шахматистами; естественно, я вызвался сопровождать старого друга...

Вообще в Нидерландах и кроме Эйве у меня много друзей, и не только среди шахматистов. Так сложилась моя шахматная судьба, что в этой стране я выступал