Угловы. Семья врачей. Век Добра и Любви - Эмилия Викторовна Углова

ездившей в Москву «пробивать» поставку оборудования и материалов для строительства здания института, и еще трех ассистентов, ранее никогда не подававших признаков недовольства. Это заявление было для него как удар в спину.

«Ваши друзья» – пульсировала у него в голове фраза секретаря обкома.

Федор Григорьевич вдруг собрался с мыслями, выпрямился в кресле и неожиданно процитировал «Евгения Онегина»:

Уж эти мне друзья, друзья!

Об них недаром вспомнил я.

А что? Да так. Я усыпляю

Пустые, черные мечты;

Я только в скобках замечаю,

Что нет презренной клеветы,

На чердаке вралем рожденной

И светской чернью ободренной,

Что нет нелепицы такой,

Ни эпиграммы площадной,

Которой бы ваш друг с улыбкой,

В кругу порядочных людей,

Без всякой злобы и затей,

Не повторил сто крат ошибкой;

А, впрочем, он за вас горой:

Он вас так любит… как родной!

По мере того как Федор Григорьевич читал эти стихи, лицо секретаря обкома заливалось багровым румянцем. Как посмел ему, главе партийной организации Ленинграда, этот дерзкий хирург вместо объяснения читать Пушкина?

Выходя из кабинета, Федор Григорьевич понимал, что вслед за этим может последовать его увольнение с работы. К тому же у него уже пенсионный возраст. «Ну да ладно», – думал про себя Федор Григорьевич, садясь за руль «Волги». Он умел абстрагироваться при неприятных ситуациях и меня учил: «Старайся научиться экранизироваться от людей, которые ведут для тебя неприятные разговоры. Мысленно представь перед собой невидимый экран, состоящий из плотной воздушной оболочки. А потом не думай об этом, забудь».

Но в обкоме этот инцидент не забыли. После него и начались злосчастные проверки. Проверочные комиссии отрывали от работы, уходило много времени на доказывание своей правоты, объяснения через отчеты, доклады, поездки в Москву. А в это время продолжали приезжать многочисленные делегации, иногда группами до 100 человек. Поступало много приглашений в разные страны, в которых ученые, заинтересовавшиеся методиками лечения пневмонии, острой гангрены легкого, приглашали Федора Григорьевича на заседания, конгрессы выступить с докладом.

Приглашал в Америку, штат Невада, в Лас-Вегас, профессор Холстранд, приглашали в Перу на международный конгресс хирургов. Заочно Федор Григорьевич был избран почетным членом конгресса. Директор ВОЗ, профессор Ямомото, письменно уведомил, что поставлен вопрос об организации в Ленинграде мирового центра пульмонологии. Это дало бы возможность получить больше финансирования и лучшее техническое оборудование по линии ВОЗ.

Престиж Института вырастал в международном масштабе. Но на все предложения Федору Григорьевичу приходилось отвечать отказом, так как сам получал отказы на все посланные заявки в министерство. Вместо разрешений на поездку за рубеж – приезды проверочных комиссий из Москвы.

Как раз в это время по Центральному телевидению показывали спектакль по пьесе А. Софонова «Операция на сердце». Сюжет простой. В одну клинику сердечной хирургии приезжает инспекция из двух человек, чтобы проверить обоснованность претензий от поступивших заявлений. Проводятся расследования. Все претензии предъявляются главному хирургу, который якобы ведет неправильную кадровую политику, у него выявляют беспорядки, расхищение государственных средств.

Драматург художественными средствами показывает выразительные образы. На одной стороне агрессивно настроенный член комиссии, который не сомневается в том, что он справедливо вершит свой суд. Он внимательно выслушивает явных кляузников, с удовольствием цепляется за любой мелкий предлог, очерняющий руководителя клиники.

В специальном кабинете с пристрастием допрашиваются врачи, сестры, лаборанты, завхоз. Заострялось внимание на том, куда пропал старый списанный телевизор или насколько был перерасходован спирт, и пропускалось возмущение сотрудников на клевету в адрес их шефа. В результате этих дебатов моральный климат клиники портится, расследование затягивается. Поединок идет между малограмотным чиновником и талантливым хирургом, совершающим чудеса исцеления. Оскорбления, разбирательства со стороны чиновников делают свое дело. Однажды, выйдя из операционной, хирург скоропостижно умирает. Как всегда, актуальная тема: противоборство добра и зла.

Сергей Александрович просмотрел этот фильм-спектакль. Телевизор стоял у него в палате. «Этот фильм почти про вас, Федор Григорьевич, – сказал Сергей Александрович. – Только плохо, что не показали противоборство, закалку не реагировать на наветы и оскорбления, как это умеете делать вы. Тогда и конец был бы другой. Хирург остался бы жив и вышел победителем».

* * *

Мы много беседовали, обсуждали фильм и создавшуюся аналогичную ситуацию в ученом сообществе. Новый директор НИИ акушерства и гинекологии Новиков был уволен и исключен из партии за то, что отпевал в церкви свою усопшую жену. Был уволен директор Института гриппа – академик Сморо-динцев, знаменитый своими открытиями: созданием противогриппозной сыворотки, изобретением прививок полиомиелита и другими научными трудами. Уволен был академик А. И. Раков – директор Института онкологии, основанного академиком Н. Н. Петровым. Профессор Пантелеймон Константинович Булатов, мой учитель, у которого я занималась в аспирантуре и защитила диссертацию, руководил кафедрой госпитальной хирургии. Талантливый ученый-клиницист был уволен вообще без причины и не по возрасту. Его ученик Федосеев Глеб Борисович был секретарем парткома института, защитил докторскую диссертацию под руководством Пантелеймона Кон-стантиновича, став его помощником, вторым профессором, начал претендовать на его место заведующего кафедрой. В грубой форме он стал требовать освободить ему кабинет, подать заявление об уходе. Через полгода Пантелеймон Константинович ушел из жизни, а Федосеев стал заведовать кафедрой госпитальной терапии и заведовал ею много лет. Жена Булатова рассказывала, как часто звонил к ним в квартиру Федосеев, надоедал, настаивал освободить кабинет и уволиться с работы. Такой обиды от своего ученика, который раньше часто был у них в доме и на даче, Пантелеймон Константинович не перенес.

Федор Григорьевич, наблюдая эту ситуацию, понял, что от него хотят, и решил опередить своих оппонентов – подал заявление об уходе. Заявление быстро подписали, но его не уволили, а перевели на заведование кафедрой госпитальной хирургии. Кафедру впервые в истории разделили на факультетскую и госпитальную. Места для новой кафедры не было, так как старое здание урологической кафедры ремонтировалось.

Передавали разговоры из обкома партии: пусть здание, которое выделено под кафедру госпитальной хирургии, ремонтируется как можно дольше, чтобы не работал Углов, а зарплату можно ему платить. Вот такой абсурд! Директором НИИ пульмонологии назначили Н. В. Путова – профессора из Военно-медицинской академии.

Все с трудом приобретенное оборудование для операционных, лабораторий, аппаратура для исследования больных – все досталось новому директору. Федор Григорьевич просил поделить пополам все неожиданно доставшееся Николаю Васильевичу, но тот отказался, все забрал себе по праву сильного, имевшего защиту и опеку властителя судеб медиков. Разделили только кафедру на две части, разделили и коллектив: кто захотел остаться в здании института – остался, кто захотел перейти к Федору Григорьевичу, тот перешел. Заместителем по науке стал Валерий Николаевич Зубцовский. Он был предан науке и Федору Григорьевичу, своему