Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов

Стоглавый собор не должен был «устанавливать вероопределение»; задача его – обновить и укрепить Русскую Церковь. Угрозы еретиков и раскольников в середине XVI века не были особо значимыми. Ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого[384], вариант ереси «жидовствующих», дали о себе знать чуть позднее и не имели сколько-нибудь значительного круга последователей. Потому никаких вопросов о вероотступничестве на Соборе не поднималось. Главным было другое: как очистить Церковь, священничество и среду мирян от наносного и неправедного; утвердить правильное, истинное, праведное в православных обрядах и повседневной практике. Немало бед накопилось в Церкви Русской. Иоанн Васильевич это знал и с помощью «отца митрополита» хотел их устранить. Такова главная побудительная причина собора.

В своей речи перед участниками Стоглавого собора Иоанн Васильевич определенно обрисовал, чего ждет власть государственная от власти духовой. «Посоветуйте и рассудите, и умножьте, и утвердите по правилам святых апостолов и святых отцов, чтобы всякие обычаи строились по Божески в нашем царствии и при вашем святительском пастырстве». В настоящее же время «в державе нашей» обычаи «поисшатались», а многие законы «порушены», дело оберегания Божиих заповедей «ослаблено», а в душах людских умножаются «заблуждения». Царь ждал советов, рекомендаций, надеясь на общее, «вкупе», согласие всех участников. Царь повелевал «всякому разногласию отныне далече быть», а «всякому согласию и единомыслию» «быть в нас».

Все «слова» Царя, произнесенные и устно и письменно, свидетельствовали об одном: двадцатилетний Иоанн искренне с великим душевным воодушевлением хотел почерпнуть знания из кладезя церковной соборной мудрости. Он надеялся начать строить новую жизнь в Государстве-Церкви, оставляя невозвратно позади все плохое, мелкое, суетное, все то, что обременяло, усложняло и затрудняло движение вперед по пути, завещанному людям Спасителем. Это не был просто отвлеченный «идеализм», а именно – максимализм в достижении нравственной гармонии. Всеохватное христианское чувство Иоанна здесь проявилось со всей полнотой, во всей первозданной чистоте.

Царь начал с того, что призвал «святейших отцов» «утвердить» в нем любовь, как «присного вам сына». Он назвал себя «сослужником» Церкви так же, как когда-то называл себя и Император Константин. Иоанн Васильевич изложил письменно перед участниками собора духовный смысл существования Русского Царства, его провиденциальную миссию: служить истинной, «пречистой», вере. Двадцатилетний повелитель Руси уже хорошо знал исторические корни и своей власти и своего Царства. Он вспомнил имя «равного апостолам» «первого христианского Царя Константина» и «христолюбивую мать его Елену», а затем перешел к делам нашей «земли Великой России».

Упомянул великих подвижников и правителей, составивших славу и радость всех поколений «людей хрестьянских». Тут чередование шло вне связи с хронологической последовательностью. Сначала упоминались имена митрополитов Петра, Алексея и Ионы, епископа Ростовского Леонтия, затем следовали – «равный апостолам» Великий князь Владимир, посветивший землю святым крещением, бабка его «святая и блаженная» Великая княгиня Ольга и сыновья Владимира, святые страстотерпцы Борис и Глеб.

Далее Иоанн перечислял угодников, преподобных и «Богоносных отцов наших»: Антония и Феодосия Печерских, Сергия Радонежского («Великого»), Варлаама Новгородского, Кирилла Белозерского, Никиту Переяславского, Пафнутия Боровского и Дмитрия Прилуцкого. В словах Царя сквозила радость от сознания того, что Русская земля так богата чудотворцами и угодниками Божиими, что так много и обычных людей разного звания потрудились на славу ее «добрыми делами». Только это и есть настоящая опора, крепость «земли» и «Царства».

Уповая на молитвы святых угодников, надеясь на «совет любви», Царь желал «подтверждения древнего предания хрестьянской истинной нашей веры», идущей от Самого Создателя. И «Бога ради» надо потрудиться, для исправления «истинной и непорочной» нашей веры, для утверждения «церковного благочиния» и «царского благозакония», «всякого земского строения» и «нашим единородным и бессмертным душам на просвящение и оживление».

Задача была огромной сложности: сделать высокое желаемое – действительным. Притом, чтобы это было утверждено «во веки веков», «из рода в род», дабы избежать волчьей вражды «душегубительной». Иоанн Васильевич призвал всех: преосвященнейшего Митрополита всея Руси Макария, архиепископов, епископов, архимандритов, игуменов, «весь священный собор», иноков, как и бояр, князей, воинов и «все православное хрестьянство» помогать Царю, посоветовать. Первый Царь взывал ко всем составным частям русского социума той поры, он надеялся на помощь всей Земли Русской. Это наглядное мировоззренческое проявление той самой «русской соборности», о которой так много всегда говорили и по адресу которой так много произнесли пустого, злобного, ернического.

В подлинной нравственно-психологической атмосфере и событийной диспозиции века XVI мировоззрение Первого Русского Царя было цельным и Христоцентричным. Какое могло быть высшее земное предназначение человека-христианина в мире? Только служить Всевышнему; делами, словами, помыслами, поклонением; искупать природную тварную несовершенность и тем заслужить милость Его. Ведь впереди всякого ждет Суд Всевышнего, на Котором каждый будет держать ответ и за себя, и за подопечных, если таковые имелись.

То же касалось и сообщества людей, всего «народа хрестьянского», водителем которого являлся Помазанник Божий. Иоанн прекрасно понимал всю необозримую меру ответственности, выпавшей на его долю. Она пугала его, но она и заставляла искать новые ответы на извечные вопросы государствоустроения. Как, сохраняя нераздельную веру в Бога, править благочестиво, богоугодно; как совместить евангельскую кротость и любовь, явленные и завещанные Спасителем, с мечом власти, с нуждами Христианского Царства, которому, и извне, и изнутри, являются чуть ли не каждодневно угрозы, посылаются испытания. И вся «земля» должна помогать ему, должна давать ответы на его вопросы, которые одному решить часто было и невозможно.

Иоанн с юности знал, уже первые публичные его заявления о том ясно свидетельствовали, что главное в жизни – благочестие. Его нравственная философия была проста и сводилась к трем великим христианским добродетелям. «Подобает убо Царю три сия вещи имети, и яко Богу не гневаться, яко смертному не возноситься и долготерпеливу быть к согрешающим»[385].

Если подаришь Господу свою душу, будешь делом и словом принадлежать Ему, то Он никогда не оставит. Бог никогда не оставляет Себе верных. Это со всей очевидностью удостоверялось Писанием и Ветхим и Новым Заветом. Надо уповать, верить, молиться и грехи свои превозмогать; во всем полагаться на Бога. Все во власти Божией!

Потому Иоанн обращался к Богу и к участникам собора, прося простить ему «содеянные нами злые прегрешения и законопреступления», вызванные «грехом юности моей и неведения моего». Ведь все ранние годы, когда он еще был несмышленым, бояре вершили неправду на земле от его имени, а значит – он ответственен. Теперь же надо новую жизнь начинать, надо о будущем помышлять, руководствоваться любовью и смирением. «Возненавидим же дела злые, возлюбим добрые и богоугодные дела», – как заклинание произнес Царь[386].

Нестроения и отступления от веры Христовой надо было удалять и