Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

самый Стас-красавчик. Модные очки. Стильная стрижка. Невероятная улыбка. Харизму его не портит ни гипс на руке, ни госпитальная пижама, ни накинутый на пижаму халат. Кажется, скинь халат — и плевать на пижаму! — со Стасом можно хоть сейчас погонять на велике по Петроградке. Или посидеть на набережной с кофе. А лучше — прямо на причале, ожидая речного трамвайчика.

Сегодня у Стаса была операция. Резали руку. Пересаживали лоскуты. Когда заживёт, будут делать вторую. Некроз тканей обеих кистей. Стасу уже полгода режут руки. И врач верит, что всё получится. И мы со Стасом тоже верим. У него всё хорошо. Он улыбается — и знает, что неотразим. И с руками всё будет хорошо. А с жизнью уже всё хорошо. У Стаса есть девушка, Лена. Они познакомились здесь, в госпитале. Я ещё помню те времена, когда Стас предлагал мне кофе. Давно не предлагает. Есть кому ещё предложить. Ну и всё остальное. Лена была волонтёром в госпитале. Сейчас она не приходит. Причина веская: Стас и Лена ждут ребёнка.

На улице весна.

— Слава Богу за всё, — говорит Стас.

Я отвечаю в такт:

— Слава Богу.

Я видела снимки его спины. Грыжа-протрузия, грыжа-грыжа-грыжа-протрузия. Стас сделал новые снимки. Открывает телефон. Показывает. На новых снимках — старые вести. Грыжа-грыжа-грыжа-протрузия. Ничего нового. Я работаю с его спиной, и он плавится под моими руками. Мы — как и полгода назад — в пятнадцатой палате. Стас лежит на той же койке, на которой лежал, когда мы познакомились. Ему нужен курс массажа и непрерывные занятия по укреплению мышц позвоночника. Я не знаю, как убедить Стаса, что это критически важно. Самому — критически важно вылечить руки. Вернуться туда. Победить. Вернуться и вырастить ребёнка.

— Стас, — говорю, — работать надо со спиной. Только если ты закачаешь мышцы вдоль позвоночника, сможешь жить долго и счастливо.

— Понял, — говорит Стас. — Я смогу жить долго и счастливо по Божьей воле. Иначе бы меня здесь уже не было. Остался бы там давно.

— Божья воля — закачать мышцы спины, — настаиваю я.

— Услышал я эту волю, услышал, — улыбается Стас.

По голосу понятно, что улыбается. Он лежит на животе, лицом вниз.

Пока я работаю с ним, рядом стоит Айрат. У него завтра операция, удаление кости из пятки. После ранения кость гниёт. И Айрат спрашивает, что может помочь.

— Пиявки, — говорю я. — Правда. Ты можешь мой телефон записать. Выпишешься — я тебе поставлю курсом. Нужно для того, чтоб предотвратить рецидив.

Айрат из Владивостока. В смысле из Казани. Но часть во Владивостоке. Пока лечится, семья — жена и сын — переехали в Петербург.

Айрат смотрит на меня с сомнением:

— Надо изучить вопрос. Я уже засыпал в рану бифидобактерии. Или как там их. И ещё кору вязя прикладывал. Знаете кору вязя? Я же готов на любую народную медицину, лишь бы помогло!

Нет. Я не знаю кору вязя. Я знаю только гирудин. Природный антибиотик, что дал название гирудотерапии. Берется пиявка — и… Айрат пишет мой телефон:

— Договор, на связи. Я согласен на что угодно. Лишь бы восстановиться.

* * *

Я работаю со Стасом. Дверь в палату открыта. Я слышу разговор в коридоре. Там говорят про подводные лодки. Я разбираю только обрывки фраз:

— Ракеты серые. Торпеды зелёные.

Прислушиваюсь. Я снова в Полярном. Мне десять. А может, двенадцать. И там, в Екатерининской гавани, стоят — как большие рыбы — атомные лодки. И рядом с ними — маленькие рыбки — дизельные. А когда лодка возвращается из похода, то из окон школы видно всё.

Видно вынырнувшую из глубин чёрную рыбину. Видно маленьких человечков на причале. Слышны звуки марша. И хочется выбежать из школы и мчаться что было сил туда. Нестись с горы вниз, навстречу подлодке и звукам духового оркестра. Туда, где чьи-то папы сходят по трапу на берег. И радоваться изо всех сил. Радоваться вместе с теми, кто бросается в объятия чёрных шинелей. С теми, кто как-то вычисляет свою родную шинель из всего строя шинелей. Радоваться той же силой, с которой полгода назад плакалось, когда лодка ныряла под воду. И оркестр играл «Прощай, любимый город».

А вечером открывать дверь своему папе. И жалеть, что он ниоткуда не выныривает. Просто приезжает с работы на автобусе. И не привозит оттуда, издалека, ни карандаши самых ярких и волшебных цветов. Ни глянцевые пеналы с картинками из диснеевских мультиков.

— Стас, — говорю, — кто там про подводные лодки лекцию в коридоре читает?

— Да паренька-срочника вчера привезли. Люк уронил на палец, палец отрубило. Вот он после операции ходит, всех просвещает. А тут же все в основном специалисты по танкам, миномётам и блиндажам. Потому наш срочник здесь звезда! Сейчас вернётся в палату, на любые твои вопросы ответит!

Я думаю про паренька-срочника и улыбаюсь. Вспоминаю, как тысячу лет назад мы с мамой отдыхали в Турции, и… прыскаю от смеха.

— Что смеёшься? — спрашивает Стас.

— Дурацкая история, — говорю.

— Рассказывай!

В госпитале смех на вес золота. Плевать, что история дурацкая. Раз рождает улыбку — надо делиться.

— Приехали в Турцию с мамой. Я тогда институт закончила. Ну и был турок, который флиртовал безостановочно. Сначала со мной — я кремень. Потом с мамой — она кремень. И вот нам завтра уезжать. А турок в драме.

— Вы, — говорит, — русские женщины! Кто скажет, что вам надо? Сами-то разобрались? Вот я! У меня высшее образование! Бизнес! Магазин! Живу в прекрасной стране!

Помолчал. И вытащил козырь из кармана:

— Да у меня член двадцать два сантиметра! А вам всё до лампы!

Мама посмотрела на турка. Смерила его взглядом. Говорит:

— Двадцать два? Ерунда какая! Вот у меня муж подводник! А в России в подводный флот берут только от двадцати семи сантиметров!

Стас ржёт.

Я говорю:

— А потом, пока у турка первый шок прошёл, мама говорит: «И двадцать семь — это у матросов. А мой муж — офицер!»

В коридоре матрос-срочник рассказывает про ракеты и торпеды. А мы со Стасом задыхаемся от смеха, воображая другие торпеды.

— Молодец мама! — говорит Стас.

— Турок всё ещё в шоке, — говорю я. — Жалеет, что накинул к своим размерам всего три сантиметра, а не десять.

— Так ему и надо! — Стас не может перестать смеяться.

Я заканчиваю со Стасом. Мы расстаёмся ненадолго. Его выпишут послезавтра. Но через пару недель следующая операция здесь же.

— Ты помнишь! — улыбаюсь я Стасу.

— Всё помню! Помню Божью волю. И то, что вместе победим!

— Победим! — киваю я.

* * *