Моя бесстрашная героиня - Владимир Абрамович Цесис

болезнь накладывала неумолимый отпечаток. Человеком, которого она больше всего хотела ублажить, была она сама. Чтобы сохранить красоту и привлекательность в собственных глазах, в поисках красивой одежды она стала проводить больше времени в интернете. Как и раньше, она была совершенно равнодушна к драгоценностям, а я использовал всякие поводы, такие, как день рождения и годовщины, чтобы убедить пополнить ее коллекцию каким-нибудь новым приобретением, которое она называла «цацка». Когда я смотрел на Марину, 73-летнюю женщину, чье тело много лет неумолимо разрушала серьезная болезнь, я по-прежнему видел перед собой красивую, привлекательную, очаровательную девушку, какой она была 52 года назад, когда мы впервые встретились на песчаном черноморском пляже. При этом мой разум и глаза проделывали со мной удивительный трюк. Мой мозг умел отфильтровывать «ненужные детали» и предо мной представало молодое лицо Марины, ничуть не изменившееся с возрастом. Любовь умеет делать свое дело.

Теперь, когда состояние не позволяло Марине больше заниматься волонтерством в школе внуков, где, как она говорила, она «переживала золотые времена», она искала другое значимое занятие.

Наш сын Александр много лет интересовался трагическими событиями Холокоста. Как профессор университета, он получил от куратора Музея Холокоста много уникальных материалов о зверствах немцев, совершенных на оккупированных территориях Советского Союза во время Второй мировой войны. Его целью было написать книгу о преступлениях фашистов против человечности на территории Советского Союза, основываясь на информации из прямых источников. Большая часть этих материалов состояла из задокументированных – подписанных свидетелями – протоколов допросов тех, кто был свидетелем неслыханных гитлеровских зверств. Еще в 2015 году Марина уже занималась подобной работой с нашим сыном, за что в то время она получила официальную признательность сотрудников музея. Узнав о намерениях нашего сына, она предложила помочь ему с классификацией и организацией полученных материалов. С тех пор она работала с документами по два-три и больше часа в день, часто обсуждая вопросы с сыном по телефону. Своё участие в исследовании Марина прекратила только за два месяца до смерти, когда состояние ее здоровья больше не позволяло ей заниматься этой работой.

За полтора года до смерти она продолжала выполнять всю работу по дому, принимать активное участие в жизни семьи, посещать синагогу, изучать иврит, а главное, наслаждаться чтением хороших книг. Вечером перед сном она читала в постели. Чтобы не держать в руках толстых книг и читать более крупный шрифт, она стала пользоваться удобствами электронной техники. Со временем она полностью переключилась на пользование планшетом Kindle, нигде не расставаясь с этим устройством.

Духовные ценности

Хотя Марина верила в Бога, я не помню, чтобы она когда-нибудь первая заговаривала на эту тему. Она внимательно слушала, когда я хотел обсуждать с ней теологические темы, время от времени предлагая свои оригинальные комментарии. Религия была для нее глубоко личной и возвышенной темой, которую она не хотела обсуждать ни с кем, включая меня. Мы посещали службу каждое утро, соблюдали еженедельное празднование субботы и религиозные праздники и, в общем и целом, вели довольно традиционный консервативный еврейский образ жизни. Я читал книги по теологии, а Марина пыталась исполнять религиозные заповеди в обычной жизни, как это делали наши предки. В глубине сердца она была религиозной женщиной, соблюдала главные ритуалы, но всегда старалась избегать разговоров о религии и никогда не пыталась никого в нее обратить.

Я был немало удивлен, когда за полтора года до смерти Марины я неожиданно имел возможность получить весомое доказательство внутреннего интуитивного отношения Марины к религии.

По медицинским причинам мы спали в разных комнатах второго этажа нашего дома. Двери наших спален выходили в один коридор. Большую часть времени дверь в комнату Марины была открыта, но иногда она ее закрывала. Уважая ее личное пространство, я никогда не входил к ней без стука. Однажды вечером дверь в ее комнату была чуть приоткрыта, и я увидел, что она стоит, молчаливая и глубоко погруженная в свои мысли, перед открытой дверью гардеробной. Сначала я не понял, что происходит, пока через пару месяцев спустя, проходя мимо ее комнаты, снова не увидел ее в той же позе. Как и прошлый раз, она безмолвно стояла в халате перед гардеробной. Глаза ее были закрыты, а губы шевелились. Меня осенило. Я понял, что моя жена была погружена в очень личную молитву. Я не стал прерывать ее глубокий духовный уход от реальности, осторожно прикрыл дверь и отошел от двери.

Наблюдая еще несколько раз ту же картину, однажды я не смог сдержаться, и, очень осторожно, чтобы не ранить ее чувства, рассказав, что я видел через приоткрытую дверь, попросил ее подтвердить, что это была ее личная молитва. Мы до этого прожили вместе 55 счастливых лет, доверяли друг другу безоговорочно и у нас никогда не было друг от друга секретов. Однако в последовавшей «громкой» тишине я услышал то, о чем она не хотела говорить вслух. Сидя рядом и наблюдая за ней, я понял и без слов, что молитва имела для нее глубоко личное значение. Я понял, что нечто, неведомое мне, не позволяло ей поделиться со мной священными словами ее личной молитвы, искренний и чистый смысл которой мог показаться ей слишком банальным, если она произнесёт это вслух.

Через несколько недель, не усвоив предыдущего урока, я снова рискнул спросить Марину о содержании ее молитв. На этот раз она так долго смотрела на меня красноречивым укоризненным взглядом, что больше я подобных вопросов не задавал. Молчание красноречивее всяких слов.

Любовь, похожая на сон…

С прогрессированием болезни любовь Марины ко мне – вечная любовь, которая, словно маяк, освещала годы, проведенные нами вместе, – по-прежнему незримо присутствовала, но выражалась она теперь по-другому, не так, как в предыдущие годы. Если раньше моя Марина проявляла свою любовь любящим взглядом, милой дружественной улыбкой, случайным поцелуем и легким прикосновением рук, когда я проходил мимо, то теперь она стала намного сдержанней в проявлении своих чувств. Теперь самым весомым доказательством того, что я все еще был ее любимым, была не внешняя демонстрация ее любви – она во многом исчезла, – а обрывки разговоров с друзьями, в живом общении или по телефону, которые мне удавалось невольно подслушать. «Мой Вовка сказал…», «Мой Вовка думает, что так будет правильно…», «Мой Вовка упоминал…» – эти случайно подслушанные фразы говорили мне о том, что я все еще занимаю особое место в ее душе и что она, как и раньше, любит меня.

Я глубоко понимал, что после многих лет сложной