Гюстав Курбе - Герстл Мак

разу не видел у себя солдат, врывающихся в его мастерскую, стирающих по приказу министра его холсты разведенным в лохани маслом. Его полотна не выбрасывали незаконно с выставок [1855 года], их не выставляли на всеобщее посмешище вне салонов, в ежегодных официальных речах его не предавали общественному порицанию, по его пятам не гналась свора собак, спущенных с цепи их выродками-хозяевами. Битвы были художественными, обсуждались принципы, Вам не угрожала ссылка.

Свиньи хотели съесть демократическое искусство в колыбели; но, несмотря ни на что, демократическое искусство, вырастая, съело их самих.

Несмотря на преследования, которые довлеют над нашим поколением, несмотря на то, что мои друзья высланы, что за ними гнались с собаками в лесах Морвана, нас осталось еще четверо или пятеро… Мы достаточно сильны вопреки ренегатам сегодняшней Франции с ее безумствующими войсками, мы спасем искусство, разум и честь в нашей стране.

Да, я приеду, совесть моя обязывает совершить это паломничество. Вашим „Возмездием“ [сатира, опубликованная в 1853 году] Вы наполовину отомстили за меня.

Я выйду перед Вашим симпатичным домом полюбоваться морем. От деревушек в наших горах тоже открывается безграничная, величественная панорама, ощущение незаполненной пустоты успокаивает. Я признаюсь Вам, Поэт, что люблю твердую землю, люблю пасущиеся в наших горах стада, перекликающиеся друг с другом.

Море! Море! При всем его очаровании оно навевает на меня грусть! Когда оно радостно, оно кажется мне смеющимся тигром; когда оно печально, оно напоминает мне крокодиловы слезы; когда оно в ярости, оно рычит как страшилище в клетке, которое хочет меня проглотить.

Да, да, я приеду, хотя и не знаю, в какой мере окажусь на высоте той чести, которую Вы мне окажете, позируя передо мной»[290].

Это было странное письмо. Курбе, занятый только собой, часто преуменьшал чужие беды. На самом деле Гюго пострадал за свои политические убеждения гораздо больше Курбе, а Делакруа в начале своей карьеры вынужден был бороться с ожесточенной оппозицией классицистов. Гюго ответил любезно: «Благодарю Вас, дорогой великий художник. Принимаю Ваше предложение. Двери Отвиль Хауса распахнуты перед Вами. Приезжайте когда угодно (кроме июня и июля). Я доверю Вам свою голову и свои мысли. Уверен, что Вы создадите шедевр. Я люблю Вашу гордую кисть и смелый дух»[291]. Но Курбе так и не поехал на Гернси. Поэт и художник впервые встретились уже после возвращения Гюго во Францию, на похоронах его сына Шарля на кладбище Пер-Лашез 18 марта 1871 года. Гюго описывал эту встречу: «Между двумя надгробиями ко мне протянулась чья-то большая рука, и раздался голос: „Я — Курбе“. В то же мгновение я увидел живое, приветливое лицо, улыбавшееся мне сквозь слезы. Я сердечно пожал руку. Так я впервые увидел Курбе»[292].

Курбе задержался в Салене настолько дольше, чем предполагал, что отец дважды приезжал туда из Флаже уговаривать его вернуться в Орнан. В декабре 1864 года Кастаньяри собрался навестить его, и художник в письме от 10 декабря от всей души одобрил это намерение: «В понедельник я начну писать портрет дамы [г-жи Альфред Буве, чью трехлетнюю дочь Беатрису он только что написал], что займет несколько дней. Итак, поскольку я не могу посвятить себя Вам в данный момент, приезжайте в Сален через четыре-пять дней. Бюшон будет счастлив познакомиться с Вами»[293]. Четыре дня спустя он снова пишет: «Через два-три дня я освобожусь; ехать в Сален Вам будет очень удобно: поезд привезет Вас прямо туда. А из Салена… мы отправимся в Орнан. По пути я покажу Вам множество живописнейших мест нашего края. У меня здесь ослик и тележка — они нас и довезут… Вы увидите Сален… Алез… Нан и истоки Мезона. Оттуда мы заедем к моей матери во Флаже… переночуем там, а затем отправимся в Орнан, ко мне в мастерскую. Ваш приезд доставит всем большое удовольствие»[294].

Кастаньяри выехал из Парижа 20 декабря и провел во Франш-Конте около десяти дней.

Неожиданная весть о смерти Прудона, последовавшей 16 января 1865 года, потрясла и повергла Курбе в отчаяние. Он пишет Кастаньяри: «Тяжело переживая нашу невосполнимую утрату, я хочу тем не менее сохранить для истории облик моего близкого друга — написать его портрет, — портрет человека XIX столетия, и постараюсь сделать это в полную меру своих сил. Я ведь уже десять лет, как обещал ему это. Пожалуйста, пришлите мне… посмертную маску, описанную в „Монитёр“… Пошлите мне все [фотографии], снятые моим другом Каржа… Скажите мне… пусть попросит у Ройтлингера… большую фотографию, где он [Ройтлингер] снял Прудона в позе, которую предложил я. Пришлите мне все это как можно быстрее. Я хочу изобразить его с женой и детьми… Я отказываюсь от всякой другой работы и жду от Вас всех этих документов. Если существует живописный портрет Прудона, то, как бы он ни был плох, передайте Шоде или его [Прудона] жене, пусть пошлют мне его…»[295].

Двадцать четвертого января Курбе писал из Орнана адвокату Гюставу Шоде, одному из ближайших друзей Прудона: «Девятнадцатый век потерял своего кормчего… Мы остались без предводителя, а без него человечество и революция вновь попадут в руки военщины и варваров… Что до меня, то я нахожусь в умственной прострации и душевном упадке, какие испытал лишь раз в жизни — 2 декабря [1851 года, день государственного переворота], когда слег и меня трое суток непрерывно рвало… Не понимаю, почему Вы оставили его голову [посмертную маску Прудона] в глине, когда она мне так необходима. Как можно скорее сделайте гипсовый отливок и пришлите мне его в жестяной коробке. Я хочу не только написать портрет покойного, но и вылепить статую, изобразив его сидящим на скамье в Булонском лесу, где я каждый день беседовал с ним. На постаменте я высеку сочиненную мной эпитафию: „Мудрейший из людей, человек несравненных знаний и отваги“»[296].

Скульптура так и не была выполнена, но как только пришли «документы», Курбе начал работать над большой картиной «Прудон с семьей», которую написал за тридцать шесть дней. Каржа прислал не только фотографии, снятые им самим и Ройтлингером, но также фотографии посмертной маски и портрета Прудона, который создал в 1860 или 1861 году бельгийский художник Жорж Поль Амеде Бурсон. Из этих материалов Курбе скомпоновал свою картину, изображающую членов семьи Прудона такими, какими они были в 1853 году, в саду дома 83 на улице д’Анфер (ныне улица Данфер-Рошо), где Прудоны занимали первый этаж. На картине бородатый