Гюстав Курбе - Герстл Мак

большое благодеяние и самая большая честь, которую может желать для себя человек. Никогда ни с кем ничего подобного не происходило. Такая работа, написанная таким человеком и посвященная одной индивидуальности! Это потрясающе. Весь Париж завидует и расстраивается. Это увеличит число моих врагов и сделает из меня беспримерную личность»[278].

Осенью 1863 года Курбе уехал из Парижа в Орнан. Сенсация, произведенная «Возвращением с конференции», скорее подхлестнула, чем обескуражила его, и он решил написать еще по крайней мере две картины, высмеивающие пороки духовенства, но дело не пошло дальше набросков. Вместо этого он написал несколько менее спорных полотен: портрет своего друга Феликса Годи — богатого землевладельца и страстного охотника; «Буксировку на берегах Лу» и «Женщину весной» — обнаженную женщину, изображенную со спины: она окунает ногу в ручей, подставив руку под сверкающую струю воды. Фигура гораздо тоньше и грациознее массивной «Купальщицы» 1853 года. «Курбе сейчас, вероятно, в Орнане. Если Вы его увидите, постарайтесь как можно дольше удержать его дома. Ему необходимо вновь окунуться в мир природы. Он говорил Сент-Бёву, что хочет написать еще одну картину „Кюре“. По-моему, это будет ошибкой… Пусть Курбе пишет пейзажи своей провинции, сцены домашней жизни. Здесь его истинное призвание; но избави бог, пусть остерегается символизма и сатиры, для которых он не создан»[279].

Шанфлери был прав. Пейзажи, портреты и натюрморты Курбе имели куда больший успех, чем его живописные комментарии к жизни общества. Однако сам художник не соглашался с этим и уже начал работать над новой большой картиной, «Иппокрена», аллегорией, высмеивающей романтическую поэзию. В картину он ввел портреты нескольких друзей и знакомых, в том числе Бодлера, Пьера Дюпона и Теофиля Готье. Произведение так никогда и не было завершено по причинам, изложенным в письме к Кастаньяри от 18 января 1864 года: «Вся моя жизнь — цепь несчастных случаев. Я начал эпическую картину, серьезную, хотя и смешную сатиру. Я уже написал две трети этой вещи, которую собирался показать на предстоящей выставке [Салон 1869 года], но вчера, в воскресенье, пошел пообедать с одним из моих друзей; в мое отсутствие кто-то [сестра Жюльетта] вошла ко мне в мастерскую через дверь, к которой был прислонен мой мольберт. Мне казалось, что я наглухо запер ее. Дверь, открываясь, толкнула ножку мольберта, картина покачнулась и упала на стул, который и продырявил холст в самой середине. Прощай, картина! Начинать сначала у меня нет времени. Эта картина представляла собой сатиру на современных поэтов. Я свел поэтов в священной долине, орошенной водами Касталии и Пермесса, и они пьют у меня из Иппокрены. Прощай, Аполлон; прощайте, музы; прощай, великолепная долина, которую я уже написал; прощай, Ламартин, со своей сумой и лирой; прощай, Бодлер, с нотами в руках; пьющий Пьер Дюпон; Гюстав Матье, с гитарой и в матросской шляпе; Монселе, сопровождающий их с обычным своим скептическим видом. Источник, незримый для современной армии Аполлона, был отчетливо виден на первом плане публике. Это была красивая обнаженная женщина (как в „Источнике“ г-на Энгра), прекрасная натурщица из Парижа. Возлежа на замшелых камнях, она плевала в воду, которая отравляла всех несчастных, кто пил. Одни уже висели, другие тонули. Теофиль Готье курил чубук, вокруг него хлопотала альмея. Не могу Вам все пересказать: если бы картины можно было пересказывать словами, их незачем было бы писать. Прощайте, упреки друзей, прощайте, нападки критики; прощай, гнев поэтов против ненавистного реализма! На очередной выставке опять не будет ничего веселого… Тем не менее я от нее не отказываюсь… и начну новую картину… Зима здесь великолепная, и я чувствую, что полон творческих сил»[280].

Новой картиной была «Венера, преследующая Психею своей ревностью», позднее переименованная в «Пробуждение». Обнаженная белокурая Психея лежит на широкой постели с пологом, а смуглая Венера, приподняв его, злобно смотрит на спящую девушку. Поскольку Курбе уже привез из Парижа натурщицу для злополучной «Иппокрены», он, видимо, использовал ее для одной из этих фигур, а может быть, и для обеих. Курбе так часто и энергично выражал отвращение к мифологическим сюжетам, что Кастаньяри и другие друзья подозревали, что он умышленно выбрал такое название, чтобы ввести жюри в заблуждение. Кое-кто предполагал, что картина затрагивает современные нравы — порицает лесбийство — и что мрачное лицо Венеры выражает не злобу, а вожделение. Верна или не верна такая интерпретация — и то и другое вполне возможно, — картина была отвергнута Салоном вопреки неприкосновенности, формально гарантированной художнику тремя медалями, и отвергнута по той же причине, что и «Возвращение с конференции» — за оскорбление общественной морали. «Терпение! — восклицал Торе. — Курбе добьется успеха, несмотря на то, что его картина отвергнута… На этом новом скандальном полотне нет священников, есть только женщины, женщины наших дней, делающие то, что им хочется… Это разрешалось мифологическим и библейским героиням… А вот женщин с берегов Сены за какую-то ерунду обвиняют в непристойности»[281].

Курбе оставался во Франш-Конте почти до конца 1864 года, оказавшегося феноменально продуктивным. За это время он создал по меньшей мере дюжину пейзажей окрестностей Орнана, включая четыре варианта «Берегов реки Лу», «Долину Шоврош», «Водопад Сиратю» около Мутье, «Дуб во Флаже», «Мост у мельницы» в верховьях Лу, «Осыпающуюся скалу» вблизи Салена, последняя была написана за три часа, морозным днем, по просьбе местного геолога Жюля Марку, который подарил Курбе первобытное оружие для его мастерской в Орнане. Написал он также «Пороги реки Ду» около Морто и «Источник Лизон». Кроме пейзажей было создано четыре или пять охотничьих сцен, в том числе «Охотники на снегу», а в Понтарлье, где Курбе навестил недавно поженившихся Шарля и Лидию Жоликлер, он выполнил вышеупомянутый портрет Лидии и два пейзажа — «Ферма Понсе» и «Ель».

Во время одной из таких экскурсий на натуру Курбе пришлось сделать широкий жест по отношению к своему старому другу Шарлю Пушону, о чем он рассказал в письме к Люке, парижскому торговцу его картинами: «Проходя через Мутье, я видел беднягу Поншона [так в печатном варианте], винодела и живописца. У этого неудачника любопытный талант: непосредственностью он напоминает Гольбейна. Я купил у него два маленьких натюрморта с фруктами, хотя не нуждаюсь в картинах. Нельзя давать собрату умирать с голоду, особенно когда это твой земляк. Я пошлю их Вам на продажу и особенно их рекомендую. Чтобы пристыдить богачей нашей долины, я заплатил ему триста франков… Вы сделаете доброе дело и будьте уверены: г-н Энгр не напишет таких натюрмортов, а г-н Фландрен