Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин

ладони в колени, и учащенно дышал. «Не может быть! Опоздал? Как же так! Самое главное – и не успел. Обещал маме, Алисе, школе – и не успел».

– Может, еще… – Я взглянул на вахтершу, судорожно хватая воздух ртом. – Что-то…

– Да что? – воскликнула она удивленно. – Куда ты, заполошный?

– Мадам, – встрял в разговор дядя Наум, – перед вами будущая звезда больших и малых! Дайте дорогу. Или вы теперь являетесь цензурным органом?

– Органом? – удивленно произнесла вахтерша. – Ноги нормально отбейте и заходите.

Я быстро почистил ноги об решетку у двери и зашел внутрь. Холл заливал яркий свет громадной люстры, висевшей в самом центре потолка. Люстра переливалась сотнями хрусталиков, и под бликами огней казалось, что конкурс должен вот-вот начаться и я, наоборот, не опоздал, а пришел самым первым, чтобы включить все приборы и настроить аппаратуру. Еще немного, и через парадный вход зайдут люди: папы и мамы, дедушки и бабушки, танцоры и болельщики. Войдет весь наш город, все те, кому этот праздник важен и нужен. И мне, как самому первому, остается только включить музыку и объявить танец: «А теперь ламбада!»

– Ламбада!

В актовом зале раздалась музыка, и из открытой двери показался мужчина в обтягивающем тренировочном костюме; за ним, держа руки у него на поясе, двигалась женщина в ярком зеленом трико, за женщиной – еще одна женщина, тоже державшаяся за чужую талию. Длинная цепочка дрыгающихся людей, как пьяная гусеница, все вылезала и вылезала из актового зала. Танцоры, свернувшись в круг, заползли под люстру и стали тереться друг об друга в такт музыке, размахивая при этом ногами в разные стороны.

– Тренировка началась, – сказала вахтерша, – на коммерческой основе. А конкурс отменили. В раздевалке все ваши танцоры сидят. А тут… вот! – Вахтерша ткнула пальцем в хоровод. – Лампада!

Развернувшись, я пошел в раздевалку. Дядя Наум юркнул в буфет, радостно выкрикивая с порога:

– Айгулька, а я как раз к тебе!

В раздевалке стоял ор. Кричали все. Алиев прыгал по скамейке, пытаясь рукой достать до лампочки. Махметова кого-то била туфлей по голове и тоже орала. В дальнем углу я увидел Алису. Бледно-розовое танцевальное платье, пышный бант, белые чешки – Алиса сидела возле шкафчика и комкала в руках широкую ленточку.

– Алиса, – шепотом произнес я, – я не опоздал. Как и обещал. Задержался на вокзале. Ты же знаешь дядю Наума, я провожал его.

– Знаю. Так у тебя было ответственное задание. Конечно, ты мог задержаться.

– Да-да, конечно, ответственное. Я же ответственный.

Она посмотрела на меня, словно ждала эти слова, и вытерла слезы.

– Ты плачешь? – удивился я, впервые видя, как она плачет.

– Мне больно. – Она вздохнула и встала со скамьи. – Я думала, ты не придешь.

– А конкурс? Мы же готовились. – Я старательно подбирал слова. – Как же так…

– Да черт с этим конкурсом, – улыбнулась Алиса. – Ты впервые в жизни сдержал слово и не соврал. Может, в буфет? Там, говорят, тульские пряники с джемом. Идем?

Я взял Алису за руку, и мы вышли из раздевалки. Зал был залит солнцем. Квадратики мозаики пылали лазурным светом, образуя дорожку из мелкой ряби. Мы с Алисой шагали по ней как по воде, и нам в спину эхом звучала музыка из конкурсного танца. Я наклонился вперед, приглашая ее на танец, и мы закружились легко, воздушно, едва касаясь носочками пола.

Та-та-та… Та-та-та-та…

Мир на мгновение застыл, превратившись в одно большое море – голубое-голубое, над которым ярко и высоко светил оранжевый солнечный круг. Я закрыл глаза и почувствовал, как под солнечным светом бьются два сердца, пульсируя под водой в одном такте.

Та-та-та… Та-та-та…

– Муратов! Конкурс на следующую неделю перенесли! – раздался крик, и мир сразу разбился, превратившись в обшарпанный, усыпанный осколками мозаики пол. Вновь заорала ламбада, и танцоры паровозиком двинулись по центральному кругу зала.

Алиса отпустила мои руки и ошарашенно посмотрела на дядю Наума. Тот кивнул ей, завернув на шее шарф.

– Ты же говорил, его провожал. – Не мигая, Алиса уставилась на меня. – Ты мне соврал. Зачем?

Не дожидаясь ответа, она побежала к раздевалке. Я кинулся за ней вдогонку. У шкафчика схватил ее за руки и прижал к себе.

– Укушу, если не отпустишь, – сухо произнесла она. – И папе скажу. Понял? Больше ко мне ни на шаг.

– Да он сам не уехал. Я объясню. Постой.

Она накинула куртку и вышла из раздевалки. Алиев с Махметовой разом покрутили пальцами у виска.

На улице Алисы уже не было. Я прошелся вокруг Дворца пионеров и увидел на крыльце шатающегося дядю Наума.

– Бабы, они такие. Ты с ними осторожней, – забормотал он. – Такое придумать могут. Закачаешься. Нервные всегда еще. Так что, брат… Домой пойду. Спать!

– Доведу до дома.

Подставив плечо, я ухватил дядю Наума за пояс, и мы вместе, как сиамские близнецы, поковыляли домой. У подъезда меня уже ждали Сталкер с Иваном Алексеевичем. Дядя Наум подмигнул им и зачем-то спросил:

– Перед ребятами не стыдно? Они же готовились. Эх, вы…

До кладбища мы добрались на машине. Иван Алексеевич крутил руль, показывая и рассказывая мне, как нужно водить при гололеде. Мы доехали, вышли у центральных ворот и, петляя по тропинке, добрались до могилки возле рябинового куста. Иван Алексеевич откопал в снегу лопату с коротким черенком и протянул ее мне:

– Там надо поддеть за ножку. Примерзла. Щель узкая, я сам не пролезу.

Оградка была зажата между кустом и кирпичной стеной. Я протиснулся вдоль нее и оказался у дальнего угла. Воткнув лопату под снег, надавил ногой на штык. Лед треснул. Напуганная скрипом стая ворон взлетела в небо и закружила над нами. Я еще раз надавил на лопату, приподнимая угол оградки.

– А теперь с той стороны, на меня. – Иван Алексеевич сдвинул железную оградку. – Муратов, левее давай. Ага… Еще… Светочка, так пойдет? Вроде ровно.

– Пойдет. – Светлана Ивановна поднесла ладонь к переносице. – Теперь на месте.

Я протиснулся через щель обратно и встал рядом с ними. Сталкер протянула мне две искусственные гвоздики:

– Артемка тут наш. Ты его видел на фото.

Я вспомнил фотографию у них дома: молодая Светлана Ивановна и Иван Алексеевич стоят с мальчиком. Так вот, значит, кто это был. Это их сын…

Открыв железную калитку, я осторожно прошелся вдоль могилки, очистил снег с плиты и положил на нее гвоздики. Выпрямившись, я задумался на секунду и сделал то, что уже давно разрешили не делать – отсалютовал по-пионерски, потом повернулся к Сталкеру.

Светлана Ивановна посмотрела на меня, набрала в ладонь пригоршню снега и вытерла им