Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

с его советом, еще яснее свидетельствовал о его огромном влиянии. В назначенный час я встретился с ним. Я ожидал, что испытаю в его присутствии благоговейный трепет. Я слышал о популярных прозвищах, которыми его наделяли, и приготовился увидеть «льва Бомбея», «некоронованного короля округа». Но король не подавлял. Он встретил меня как любящий отец взрослого сына. Свидание происходило в его комнате. Он был окружен друзьями и последователями. Среди них были мистер Д. Е. Вача и мистер Кама, с которыми меня познакомили. О Ваче я уже слышал. Его называли правой рукой Фирузшаха, и адвокат Вирчанд Ганди охарактеризовал его мне как крупного статистика. Прощаясь, Вача сказал:

– Ганди, мы должны встретиться еще раз.

Чтобы представиться друг другу, потребовалось едва ли больше двух минут. Сэр Фирузшах внимательно слушал меня. Я сообщил ему, что я уже встречался с судьями Ранаде и Тьябджи.

– Ганди, – сказал он, – я вижу, что должен помочь вам. Я созову публичный митинг.

С этими словами он повернулся к своему секретарю мистеру Мунши и велел ему назначить день митинга. Дата была установлена, затем он простился со мной и попросил зайти накануне митинга. Эта встреча рассеяла все мои опасения, и я радостный вернулся домой.

В Бомбее я навестил своего зятя, заболевшего в то время. Он не был богатым человеком, а моя сестра (его жена) не умела ухаживать за ним. Болезнь была серьезна, и я предложил отвезти его в Раджкот. Он согласился, и я вернулся домой с сестрой и ее мужем. Болезнь затянулась дольше, чем я предполагал. Я поместил зятя в своей комнате и просиживал у его постели дни и ночи. Я вынужден был не спать ночами и на время его болезни оставить работу, связанную с моими интересами в Южной Африке. Пациент умер, но я утешал себя тем, что имел возможность ухаживать за ним до его последнего часа.

Склонность моя ухаживать за людьми постепенно развилась в страсть. Случалось, что я пренебрегал ради этого своей работой и по возможности вовлекал в это дело не только жену, но и всех домашних.

Подобное занятие не имеет смысла, если не находить в нем удовольствия. А когда выполняется напоказ или из страха перед общественным мнением, вредит человеку и подавляет его дух. Служение без радости не помогает ни тому, кто служит, ни тому, кому служат. Но все другие удовольствия превращаются в ничто перед лицом служения, которое обращается в радость.

XXVII. Митинг в Бомбее

На следующий день после смерти зятя я должен был уехать в Бомбей на публичный митинг. У меня почти не было времени обдумать свою речь. Я чувствовал себя изнуренным после дней и ночей беспокойного бодрствования, голос у меня охрип. Однако я отправился в Бомбей, всецело доверившись Богу. Я и не помышлял о том, чтобы написать свою речь.

Следуя указанию сэра Фирузшаха, я явился к нему в контору накануне митинга к пяти часам.

– Ваша речь готова, Ганди? – спросил он меня.

– Нет, – сказал я, дрожа от страха. – Я собираюсь говорить ex tempore[8].

– В Бомбее это не годится. Репортеры здесь плохие, и, если мы хотим извлечь пользу из нашего митинга, вам следует предварительно написать речь, и надо успеть напечатать ее к утру завтрашнего дня. Надеюсь, вы сможете справиться с этим?

Я очень нервничал, но сказал, что попытаюсь.

– Тогда скажите, когда мой секретарь может зайти к вам за рукописью?

– В одиннадцать часов вечера, – сказал я.

На следующий день, придя на митинг, я понял, насколько мудрым был совет Фирузшаха. Митинг происходил в зале института сэра Коваеджи Джехангира. Я слышал, что, если на митинге собирается выступить Фирузшах Мехта, зал всегда бывает переполнен, главным образом студентами, желающими послушать его. Я впервые присутствовал на таком митинге. Я видел, что лишь немногим слышно меня. Я дрожал, когда начал читать свою речь. Фирузшах все время меня подбадривал и просил говорить громче, еще громче. Но от этого я робел еще сильнее и голос мой становился все глуше и глуше. Мой старый друг, адвокат Кешаврао Дешпанде, пришел мне на выручку. Я передал ему текст. У него голос был как раз подходящий. Но аудитория не желала его слушать. Зал оглашался криками:

– Вача, Вача!

Тогда встал мистер Вача и прочел речь. Результат был изумительный. Аудитория совершенно успокоилась и прослушала речь до конца, прерывая ее в должных местах аплодисментами и возгласами «позор!». Все это радовало меня.

Фирузшаху речь понравилась. Я был несказанно счастлив.

Я завоевал деятельные симпатии адвоката Дешпанде и одного приятеля-парса, чье имя не решаюсь назвать, так как он сейчас занимает высокий пост в правительстве. Оба обещали сопровождать меня в Южную Африку. Однако мистер Курсетджи, в то время судья, занимавшийся мелкими гражданскими делами, отговорил парса от поездки, так как задумал женить его. Мой приятель-парс должен был выбирать между женитьбой и поездкой в Южную Африку и предпочел первое. Рустомджи компенсировал ущерб, который я понес вследствие нарушения парсом обещания, а сестры парса, посвятив себя работе кхади, тем самым искупили вину дамы, ради которой парс отказался от поездки. Я с радостью простил этой паре. У адвоката Дешпанде не было соблазна жениться, но он также не смог поехать. Сегодня он сам в достаточной мере расплачивается за нарушенную клятву. Возвращаясь в Южную Африку, я встретил в Занзибаре одного из Тьябджи. Он также обещал приехать и помочь мне, но не приехал. Мистер Аббас Тьябджи искупает этот проступок. Таким образом, ни одна из моих трех попыток склонить адвокатов к поездке в Южную Африку не увенчалась успехом.

В этой связи я вспоминаю мистера Пестонджи Падшаха. Мы были в дружеских отношениях со времени моего пребывания в Англии. Встретились мы в вегетарианском ресторане в Лондоне. Я слышал о его брате мистере Барджорджи Падшахе, который слыл чудаком. Я никогда не видел его, но друзья говорили, что он эксцентричный человек. Из жалости к лошади он никогда не ездил на конке; отказался получить ученую степень, хотя обладал необыкновенной памятью; выработал в себе независимый дух, ел только вегетарианскую пищу, несмотря на то что был парсом. Пестонджи не имел такой репутации, но своей эрудицией был знаменит даже в Лондоне. Однако общим у нас была приверженность к вегетарианству, а не ученость; в последнем догнать его было мне не по силам.

В Бомбее я снова разыскал Пестонджи. Он служил первым нотариусом в Верховном суде. Когда я нашел его, он работал над словарем верхнего гуджарати. Не было ни