Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

Комиссия должна была также осмотреть кварталы неприкасаемых. Только один из членов комиссии изъявил согласие сопровождать меня туда. Остальным посещение этих кварталов представлялось какой-то несообразностью, тем более осмотр отхожих мест там. Но для меня кварталы неприкасаемых оказались приятным сюрпризом. Я впервые заглянул туда. Мужчины и женщины были удивлены нашим посещением. Я попросил разрешения осмотреть уборные.

– У нас – уборные? – с изумлением воскликнули они. – Мы отправляем наши нужды на открытом воздухе. Уборные нужны вам, важным людям.

– Ну хорошо, в таком случае вы разрешите нам осмотреть ваши дома? – осведомился я.

– Милости просим, сэр. Вы можете осмотреть все углы и закоулки в наших домах. У нас не дома, а норы.

Я вошел и с удовольствием увидел, что внутри была такая же чистота, как снаружи. Перед входом было чисто выметено, полы намазаны коровьим пометом, а немногочисленные горшки и блюда блестели и сверкали. Можно было не бояться, что в этом квартале вспыхнет эпидемия.

В кварталах высшего класса мы натолкнулись на уборную, которую я не могу не описать с некоторыми подробностями. В каждой комнате был сделан сток, который использовали и для воды, и для мочи. В результате весь дом был наполнен зловонием. В другом доме сток, использовавшийся и для мочи, и для кала, шел из спальни, расположенной на втором этаже, и соединялся с трубой, спускавшейся на первый этаж. Вынести отвратительную вонь, стоявшую в этой комнате, было невозможно. Каким образом жильцы умудрялись спать там, пусть представит себе сам читатель.

Комиссия посетила также хавели вишнуитов. Жрец хавели был в дружественных отношениях с моей семьей. Поэтому он согласился дать нам возможность полностью осмотреть храм и обещал сделать все необходимые улучшения. Мы обнаружили в храме места, которые он и сам видел впервые. В углу у стены была свалка отбросов и листьев, использованных вместо тарелок, гнездились вороны и коршуны. Уборные были, конечно, грязны. Я вскоре уехал из Раджкота и не знаю, какие из предложенных нами мероприятий были выполнены жрецом.

Мне было неприятно видеть такую грязь в месте, где отправлялось богослужение. Казалось бы, можно было ожидать тщательного соблюдения чистоты и гигиены в помещении, считавшемся святым. Авторы смрити, насколько я знал, уже тогда особенно настаивали на необходимости внутренней и внешней чистоты.

XXVI. Две страсти

Я, пожалуй, не знаю никого, кто так лояльно относился бы к британской конституции, как я. Я понимаю теперь, что был при этом совершенно искренен. Я никогда не мог бы симулировать лояльность, как и всякую другую добродетель. На каждом собрании, которое я посещал в Натале, исполнялся государственный гимн. Тогда я чувствовал, что также должен принять участие в его исполнении. Нельзя сказать, чтобы я не замечал недостатков британского управления, но я считал в ту пору, что в целом оно вполне приемлемо и даже благодетельно для управляемых.

Я думал, что расовые предрассудки, с которыми я столкнулся в Южной Африке, явно противоречат британским традициям и что это явление временное и местного характера. Поэтому в лояльности по отношению к трону я соперничал с англичанами. Я тщательно заучил мотив национального гимна и всегда принимал участие в его исполнении. Всюду, где представлялся случай выказать лояльность без суеты и показного хвастовства, я охотно делал это.

Никогда в жизни я не спекулировал на своей лояльности, никогда не стремился добиться таким путем личной выгоды. Лояльность была для меня больше обязательством, которое я выполнял, не рассчитывая на вознаграждение.

Когда я приехал в Индию, там готовились к празднованию шестидесятилетия царствования королевы Виктории. Меня пригласили участвовать в комиссии, образованной для этой цели в Раджкоте. Я принял предложение, но у меня зародилось ощущение, что празднество получится показным. Я увидел вокруг подготовки к нему много пустой шумихи, и это произвело на меня тягостное впечатление. Я начал раздумывать, следует ли мне работать в комиссии, но в конце концов решил удовольствоваться той лептой, которую смогу внести в это дело, оставаясь в комиссии.

Среди подготовительных мероприятий была посадка деревьев. Я видел, что многие делают это только напоказ или стараясь угодить властям. Я пытался убедить членов комиссии, что посадка деревьев не обязательна, а только рекомендуется; этим надо заниматься серьезно или совсем не браться за дело. У меня было такое впечатление, что над моими идеями насмехались. Я очень серьезно отнесся к делу, когда сажал свое деревцо, тщательно поливал его и ухаживал за ним.

Я научил своих детей петь национальный гимн. Помню, что обучал тому же учащихся местного педагогического колледжа, но забыл, было ли это по случаю шестидесятилетия царствования королевы Виктории или по случаю коронования короля Эдуарда VII императором Индии. Впоследствии от слов гимна меня стало коробить. Когда мое понимание ахимсы вылилось в более зрелую форму, я стал бдительнее относиться к моим мыслям и словам. Особенно расходилось с моим пониманием ахимсы то место в гимне, где поют:

Рассей своих врагов

И добейся их гибели,

Спутай их политику,

Разоблачи их мошеннические хитрости.

Я поделился своими чувствами с доктором Бутом, и он согласился, что верящему в ахимсу едва ли стоит петь эти строки.

Почему так называемые враги являются мошенниками? Или потому, что они враги, они обязательно должны быть неправы? Справедливости мы можем просить только у Бога. Доктор Бут всецело одобрил мои чувства и сочинил новый гимн для своей паствы. Но о докторе Буте речь пойдет ниже.

Склонность ухаживать за людьми глубоко коренилась в моем характере. Я любил ухаживать за людьми – знакомыми и незнакомыми.

В то время как я писал в Раджкоте брошюру о Южной Африке, мне представился случай на короткое время съездить в Бомбей. Я хотел воздействовать на общественное мнение в городах по этому вопросу посредством организации митингов и для начала избрал Бомбей.

Прежде всего я обратился к судье Ранаде, который внимательно выслушал меня и посоветовал обратиться к Фирузшаху Мехте. Затем я встретился с судьей Бадруддином Тьябджи, и он мне посоветовал то же самое.

– Мы с судьей Ранаде можем помочь вам в очень немногом, – сказал он. – Вы знаете наше положение. Мы не можем принимать активного участия в общественных делах, но наши симпатии принадлежат вам. Сэр Фирузшах Мехта – вот кто может быть вашим руководителем.

Я, разумеется, хотел повидать сэра Фирузшаха Мехту, а тот факт, что эти почтенные люди рекомендовали мне действовать в соответствии