Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины - Владимир Ильич Порудоминский
Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины читать книгу онлайн
Это книга писателя-биографа – не врача, книга не столько о медицине – о всей жизни Льва Толстого, от рождения «в Ясной Поляне на кожаном диване» до последних минут на прежде мало кому ведомой железнодорожной станции, по прибытии на которую, он, всемирно известный, объявил себя «пассажиром поезда № 12». Книга о счастливых и горестных днях его жизни, о его работе, духовных исканиях, любви, семье… И – о медицине. В литературном творчестве, в глубоких раздумьях о мире в себе и мире вокруг, в повседневной жизни Лев Толстой проницательно исследовал непременные, подчас весьма сложные связи духовного и телесного начала в каждом человеке. Обгоняя представления своего времени, он никогда не отторгал одно от другого, наоборот, постоянно искал новые и новые сопряжения «диалектики души» и «диалектики тела». Его слова «Лечим симптомы болезни, и это главное препятствие лечению самой болезни» – это слова сегодняшней медицины, психологии, социологии, философии. Отношение Толстого к медицине, нередко насмешливо критическое, жесткое, можно вполне понять и оценить, лишь учитывая всю систему его взглядов. Художник Крамской, создавший первый живописный портрет Льва Толстого, говорил, что никогда прежде не встречал человека, «у которого все детальные суждения соединены с общими положениями, как радиусы с центром». Читателю предстоит как бы заново познакомиться с биографией Толстого, по-новому увидеть многое в ней, что казалось хорошо известным.
Толстой, как с ним бывает, увлекается, забывает, или хочет забыть, о бедности, грязи, невежестве деревенской жизни, о бабах, умирающих от родильной горячки, от простейших страданий, от непосильного труда и недостатка пищи, от нехватки докторов и отсутствия медицинских пособий. Забывает о детях-уродцах, изувеченных голодом, духотой курных изб, детскими болезнями, – много позже он страшно опишет таких детей в «Воскресении».
Толстой увлекается, думает об идеале, думает, наверно, и о том, что умные, интеллигентные молодые люди, такие, как эти его учителя, женившись на бабах, могли бы принести в деревню те знания, ту культуру, которых ей недостает. Но, похоже, в этом увлеченно набросанном устном портрете крестьянской женщины – с ее цветом лица, грудями, бедрами, упругими голенями – таится для него и манящая интимная прелесть, тот чувственный образ, который бы хотелось ему обрести вместе с любовью идеальной.
Противореча собственным теориям, Лев Николаевич женится на барышне. Но волнующая память об Аксинье (пусть соседствующая с раскаяниями), крепкие босые ноги крестьянской женщины, как мощный импульс вызывающие в нем воспоминания, – это в нем навсегда останется. «Посмотрел на босые ноги, вспомнил Аксинью», – запись за год до смерти.
Мечтал и мучился
Первое упоминание о Софье Андреевне в его дневнике – 26 мая 1856 года: «Обедали у Любочки Берс. Дети нам прислуживали, что за милые, веселые девочки». Девочек – три. Соне, средней, в эту пору 12 лет. Сестра Лиза годом старше. Таня двумя годами младше.
Любочка Берс, она же Любовь Александровна Иславина, мать девочек, – подруга его детских лет. Говорят, мальчиком Лев Николаевич был влюблен в Любочку и однажды из ревности столкнул ее с террасы. Уже тещей, она говаривала ему, смеясь: «Видно ты меня для того в детстве столкнул с террасы, чтобы потом жениться на моей дочери». Шутка не безобидна – он мог жениться и на матери: она всего двумя годами старше Льва Николаевича.
Андрей Евстафьевич Берс, муж Любови Александровны, – гоф-медик, врач Московской придворной конторы. Семья занимает квартиру в Кремле. До женитьбы молодой доктор был близок с семьей И.С.Тургенева; у матери писателя, Варвары Петровны, от него дочь. Андрей Евстафьевич – москвич по рождению. Среди его добрых знакомых и старших возрастом пациентов немало людей, помнящих 1812-й год. Когда Толстой возьмется за «Войну и мир», Берс достанет для него бумаги некоторых свидетелей славного времени, познакомит его с врачами, участвовавшими в Отечественной войне.
В начале 1860-х годов, наезжая в Москву, Лев Николаевич часто посещает семью Берсов. В доме на него начинают смотреть, как на жениха. Но в невесты ему прочат старшую дочь – Лизу, ждут предложения. Он медлит, наконец, делает предложение, но – неожиданно для родителей – средней, Соне. Для самой Сони неожиданности тут нет, хотя она, возможно, не ожидала такого скорого поворота событий. В августе 1862-го, вскоре после возвращения Льва Николаевича с кумыса, он, пусть пока не до конца определенно, объясняется с Софьей Андреевной: пишет мелком на зеленом сукне ломберного стола начальные буквы слов, а она, непостижимо быстро и верно угадывая по первой букве все слово, читает несколько важных фраз – он говорит о себе, о ней, о сестре Лизе, о потребности счастья. Позже, в «Анне Карениной», так будут объясняться Левин и Кити.
Конечно, сомнения мучают Толстого. Разница в возрасте (34 и 18), в жизненном опыте, в опыте интимном, неуверенность в том, сумеет ли городская барышня, из тех самых барышень, о воспитании и привычках которых он с отчужденностью и недоброжелательством разглагольствовал с молодыми учителями, освоиться в сельской жизни, стать его помощницей и в литературной работе, и в хозяйстве. Но никогда прежде сомнения, доводы рассудка не отступали так быстро и безропотно перед охватившим его устремлением к цели, перед уверенностью в необходимости сделанного выбора.
Дневниковые записи этих дней отличаются стремительностью, скорописью, с которой он жаждет запечатлеть охватившее его чувство. «До 3-х часов ночи не спал. Как 16-летний мальчик мечтал и мучился»… «Опять бессонная и мучительная ночь, я чувствую, я, который смеюсь над страданиями влюбленных. Чему посмеешься, тому и послужишь»… «Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продолжится»… «Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь»… «4-й час ночи <14 сентября>. Я написал ей письмо, отдам завтра, то есть нынче 14. Боже мой, как я боюсь умереть. Счастье, и такое, мне кажется невозможно. Боже мой, помоги мне»…
Он делает предложение 16-го: «Сказал. Она – да. Она как птица подстреленная. Нечего писать. Это все не забудется и не напишется».
23 сентября 1862 года, по его настоянию, уже свадьба. После обряда он спешит увезти молодую жену к себе в Ясную Поляну.
Все знает и просто
24 сентября, уже в Ясной, записывает коротко главное последних дней: «Я ничего не помню, только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны <сатана, дьявол = чувственность?>, потом ревность к прошедшему, сомнения в ее любви и мысль, что она себя обманывает… В день свадьбы страх, недоверие и желание бегства. Торжество обряда. Она заплаканная. В карете. Она всё знает и просто. В Бирюлеве. Ее напуганность. Болезненное что-то. Ясная Поляна».
В очерке «Женитьба Л.Н.Толстого» Софья Андреевна позже расскажет, как плакала, впервые расставшись с родными, в уголке большой темной кареты, как остановились переночевать в Бирюлеве (первая станция на пути в Тулу). Им, титулованным (граф и графиня Толстые), открыли царские комнаты, большие, неуютные: «Я забилась в угол дивана и сидела, как приговоренная».
В неопубликованной главе «Моей жизни» читаем: «После Бирюлева, да еще и на станции началось то мучение, через которое проходит всякая молодая жена. Не говоря про ужасные физические боли, один стыд чего стоил!.. Какое вдруг проснулось новое, безумное, хотя и безотчетное чувство страсти, спавшее в молодой, не сложившейся еще девочке». Софья Андреевна пишет о разочаровании (ей так кажется), пережитом Львом Николаевичем. Привыкший к опытным женщинам, он смотрел на половые отношения «как на удовлетворение потребности и больше ничего, а иногда как на удовольствие». – «И вдруг испуганная, невинная девочка, сначала бесстрастная, страдающая и физически, и нравственно, и только впоследствии зараженная страстью мужа, не успевшей проснуться раньше в такой девочке, какой я была тогда».
То, что для него – «она все знает и просто», для нее, на самом деле, совсем не просто. Только 15-ти лет
