Никколо Макиавелли. Стяжать власть, не стяжать славу - Габриэль Педулла

Медичи, негласно управлявшую государством на протяжении трех поколений – еще с тех самых пор, как Козимо Медичи, основатель династии, богатый банкир, победил в противостоянии с партией Альбицци и Строцци и создал новую коалицию, куда вошли и семьи с древней родословной, и новые дома, только начинавшие обретать влияние. Все это произошло за шестьдесят лет до нашествия французов. В те дни сперва казалось, что верх одержат соперники Козимо: в 1433 году он был приговорен к изгнанию. Однако через несколько месяцев во Флоренции прошли выборы, на которых жребий оказался особенно благоприятным для сторонников Медичи, после чего группа новых приоров – верховных магистратов, назначавшихся всего на два месяца, – решила переломить ситуацию. Им сопутствовал успех, и в 1434 году город поневоле покинули уже Альбицци, Строцци и их союзники, а Козимо вернулся на родину – и, конечно же, позаботился о том, чтобы в будущем случай не сыграл с ним такую же шутку. Имена флорентийских граждан, претендующих на выборные должности, в те времена отмечались в записках, которые в назначенный час вынимались из особых кожаных сумок, и Козимо неизменно следил за тем, чтобы в этих сумках лежали только записки с именами его сторонников. В начале девятой главы «Государя» Макиавелли упомянет об «удачливой хитрости», благодаря которой Козимо и его наследники властвовали, оставаясь в тени. С того момента Медичи никогда официально не отрекались от республиканского строя и на словах всегда выступали защитниками институтов коммуны, хотя истинная природа их правления была очевидна для всех. И не случайно, когда епископ Орте посетовал, что «прекраснейшая женщина несправедливо лишена мужа», иносказательно выразив мысль о том, что у Флоренции нет властелина, Энеа Сильвио Пикколомини, будущий папа Пий II, ответил: «Мужа ей не хватает, но любовник у нее есть» (см. «Записки о достопамятных деяниях» – Commentarii rerum memorabilium 2.28) – и «любовником» он в данном случае именовал именно Козимо. Из года в год, что было неизбежно, Медичи заявляли о своей власти все откровеннее – особенно с 1478 года, когда их позиции в городе стали еще более прочными после провала заговора Пацци. Два года спустя был учрежден олигархический Совет семидесяти, призванный укрепить традиционный союз с главными семьями: потомки Козимо не собирались сохранять даже видимость республики.

Этот разрыв с прошлым хорошо виден на примере матримониальной политики Медичи. Козимо и его сын Пьеро женились на флорентийках из союзных семей. Однако Лоренцо Великолепный, внук Козимо, выбрал новую стратегию – он хотел породниться с итальянской аристократией, чтобы в будущем в Медичи признали законных правителей. Несомненно, он рисковал разгневать флорентийских сторонников семьи, но и он сам, и его старший сын Пьеро взяли в жены представительниц влиятельной римской семьи Орсини. Искусному и находчивому Лоренцо всегда удавалось успокоить назревающее недовольство, но в 1492 году, в возрасте всего сорока трех лет, он внезапно умер, а Пьеро оказался не столь умелым политиком – его стиль правления более подходил для какого-нибудь баронского клана вроде Орсини, чем для флорентийской семьи, пусть даже очень богатой и знатной, поэтому обстановка стремительно накалилась.

В сложившейся и без того нестабильной ситуации, вызванной вторжением Карла VIII в Италию, нерешительность Пьеро и потеря Пизы ускорили падение режима Медичи. Семью изгнали, ее имущество перешло государству, а институты коммуны были радикально реформированы. Флорентийские аристократы в те годы благоволили к Венеции: она славилась своим мудрым государственным устройством и в ней царил порядок, достойный зависти. В основе политической системы Светлейшей республики лежал сложный конституционный механизм. В ней правил пожизненно избираемый дож, власть его была ограничена, а кроме того, в республике действовали Большой совет, куда входили почти 3 тысячи граждан, и Сенат, состоявший из представителей наиболее влиятельных семей и принимавший все важные решения. Почему бы не подражать этому механизму? Может быть, тогда Флоренцию ждет такой же успех?

Но флорентийцы решили иначе. Отчасти им «помог» Джироламо Савонарола, харизматичный монах-доминиканец, обретший массовую поддержку горожан. Еще задолго до похода Карла VIII он грозил городу страшными бедами, если жители не раскаются в грехах, и когда вторжение произошло, его сочли пророком. По его настоянию граждане согласились передавать все важные решения на рассмотрение Большого совета, состоявшего примерно из 3500 человек. В совет вошли потомки тех, кто занимал какую-нибудь из главных городских должностей в течение трех последних поколений и был старше двадцати девяти лет. Никого из семьи Макиавелли в нем не было, поскольку его отец был зачат вне брака, а флорентийские законы жестко дискриминировали незаконнорожденных детей. Можно даже предположить, что мятежность и склонность к инакомыслию, характерные для Макиавелли, а также его стойкое желание выступать против любой иерархии, закрепленной в правовых различиях и семейных привилегиях, получили импульс к развитию именно в тот момент, когда он со всей очевидностью понял, что и он сам, и его отец уже с рождения были причислены к гражданам второго сорта. Создание Большого совета стало не просто радикальной переменой, но и первым экспериментом подобного рода в средневековой Европе: впервые столь великое множество граждан было вовлечено в управление городом напрямую. Из примерно 50 тысяч человек (включая женщин и детей) к руководству теперь был причастен каждый третий взрослый мужчина – иными словами, в совете были представлены около тысячи расширенных семей. Доверив принятие всех важных решений не только маленькому Сенату, но и столь значительной доле жителей, новая республиканская Флоренция, возглавленная Савонаролой, существенно отклонилась от своего первоначального эталона – Венеции, в которой вплоть до ее внезапного падения в 1797 году властвовала «закрытая» аристократия, оставаясь самым почтенным в Европе примером подобной формы правления.

Савонарола провозглашал себя миротворцем, но противоречивые проповеди, в которых он призывал к радикальному преображению церковных традиций и нравов духовенства, а также грозил ослушникам новыми карами, лишь внесли в политику Флорентийской республики еще больший раздор. Противостояние Савонаролы с папой Александром VI стало настолько ожесточенным, что понтифик отлучил монаха от церкви и был готов сделать то же самое в отношении Флоренции. Это стало концом доминиканца: его арестовали, судили за ересь и приговорили к сожжению на костре. Позже, вспоминая столь быстрый и внезапный крах, Макиавелли в шестой главе «Государя» напишет, что «все вооруженные пророки побеждали, а безоружные гибли»[5], поскольку не могли сопротивляться, когда их враги прибегали к насилию.

Савонарола был казнен 23 мая 1498 года. Так завершился первый, революционный этап возрожденной республики. С этого момента Макиавелли уже не будет просто наблюдать за политической борьбой со стороны – падение доминиканца, помимо прочего, отразится на жизни итальянского мыслителя и произведет в ней разительные перемены. Однако прежде чем мы перейдем к разговору о них, необходимо сделать шаг назад, чтобы лучше познакомиться с будущим автором «Государя» и «Рассуждений».