Вчера была война - Игорь Глазунов

Через несколько часов я сидел уже в заводской «Победе», на которой приехала за мной мама из Кулдиги. В машине я мгновенно заснул. Когда подъехали к дому, я категорически отказался входить. «Николай на работе, заходи», – сказала мама и ушла на работу, оставив меня с бабушкой. Бабушка кормила меня и всё время плакала: «Ну как же так? Разве так можно? Слава богу, жив и здоров!».

Не задала мне ни единого вопроса о Москве. Я ел, слушал и, конечно, понимал, почему бабушка ни о чем не спрашивает меня. Я и сейчас, когда проезжаю Стенде, иногда останавливаюсь, захожу в здание вокзала. Металлическая печь стоит в том же углу, подхожу к ней, дотрагиваюсь, вспоминаю…

Бабушка постелила мне на своей «лежанке» и я заснул под её овчинкой, той самой, в которой она несла меня в 1941-ом году по Курземским лесам. Овчинка пахла незабываемым запахом дома.

Проспал я до обеда и проснулся от разговора мамы с бабушкой. Бабушка плакала. Прислушался. Шла речь о моей дальнейшей судьбе. Насколько я понял из разговора, мама договорилась с директором школы о моем дальнейшем проживании в школьном интернете для иногородних до окончания четвёртой четверти. Такого исхода событий я даже и предположить не мог! Сделал вид, что сплю! Когда мама ушла, я встал. Бабушка всё ещё плакала. На мой вопрос «что случилось? Почему ты плачешь?» бабушка мне всё рассказала.

И до этого, и уже потом по жизни, встречаясь с ней, часто слышал я от неё эту фразу: «Все глаза я с вами выплакала… И за что мне такая судьбина – чужбина?».

Её судьбе действительно не позавидуешь. Приехала встречать своего единственного внука, а её встретила война. Собрав какие-то мои вещи, после обеда я отправился к своему другу Алику Буданскому. В семье Алика я прожил несколько дней до приёма меня в школьный интернат.

Здание школьного интерната стояло на самом берегу Венты. Во время войны в нём находился дом терпимости. Двухэтажное деревянное здание было частично переоборудовано под интернат. В интернате жили ученики средней школы из района. Это здание стоит и сегодня. Теперь оно переоборудовано в очередной раз под квартиры и живет в этом здании мой одноклассник Леонов Толик. Увы! Он попал под машину и ничего не помнит и не узнаёт никого.

В интернате мне показали кровать и тумбочку в «мальчиковой» комнате. С тех пор на долгие годы меня будет сопровождать жилая зона под названием «общага». Весь комфорт, который можно выжать из комнаты в общаге, – это место поближе к печке и у стеночки, да тумбочку поновее, да одеяло потеплее! Как говорят ныне – картина маслом! Умывальник общий. Длинный желоб корытного типа с незабываемым запахом сырости, мыла и нечистот. Вода холодная. В комнате непреходящий запах съестного. В тумбочках у иногородних целый склад продуктов от копченого сала до варенья. Вечерами начинается обмен. Одна папироса – кусочек сала с хлебом. У кого не было ничего, а таких было большинство, курили окурки. Петлёй из травинки зажимался окурок и подносился ко рту той же травинкой. На пару затяжек хватало.

Вечно недовольный нами учитель черчения и латышского языка, он же воспитатель, Юрий Осипович. Длинный нескладный с плавающей походкой, вечно спящий на ходу, вечерами следил за порядком, который мы должны были соблюдать. Так и было до отбоя! После отбоя наступала ночная жизнь, в которой достойно выживали сильнейшие! Я был самым младшим, но не самым слабым. Наступало время борьбы за достойное место под солнцем. Время авторитетов. Время силы. Начиналась совсем другая жизнь.

К этому времени у меня уже созрело понимание, что я буду делать после окончания седьмого класса.

Русская средняя школа была в Кулдигском районе одна и в ней учились ребята из района, из Скрунды, из Айзпуте. Жили они в школьном интернате. По воскресеньям иногородние ездили домой, откуда приезжали «гружённые» авоськами с домашними продуктами. «Главным» продуктом в то время было свиное сало горячего или холодного копчения, лук, хлеб, сахар, варенье, консервы. С таким набором жизнь казалась вполне удавшейся. А был такой набор далеко не у всех.

Шла последняя четверть. Я заканчивал седьмой класс и был самым младшим в интернате. Интернат предназначался для учеников средней школы. В свои четырнадцать лет я был ростом под метр восемьдесят, мускулатурой не обижен и умел достойно постоять за себя. А после моей поездки в Москву во мне поселилась какая-то внутренняя жёсткость.

В те годы среди пацанов авторитет определялся силой. Вечерами после отбоя начинались игры. Самая безобидная – спящему выдавить тюбик зубной пасты в рот, а самая-самая – «велосипед»! Куски газеты засовывались между пальцев ног, газета поджигалась… Часто эти игры заканчивались кровавыми драками, а наутро как ни в чём не бывало – в школу.

После школы я заходил домой, когда там не было Николая. У нас с бабушкой был выработан условный сигнал, прямо как в фильме «Семнадцать мгновений войны», указывающий, что Николай дома. На подоконнике не было бабушкиной любимой герани. Однажды она забыла снять цветок. В последний момент, когда я был уже в коридоре, она успела предупредить меня. Бабушка кормила меня, давала что-нибудь с собой на ужин, и я уходил в интернат.

К этому времени у меня уже созрело понимание, что я буду делать после окончания седьмого класса. Учиться оставалась одну четверть. Мой друг, одноклассник Толик Карпеев, к этому времени уже бросил школу и работал на «Вулкане» помощником машиниста дрезины. Так в те годы поступали многие.

Школьная четверть пролетела быстро. Пришло время решений. В те годы семилетка считалась законченным начальным образованием, и надо было определяться, что делать дальше! Получив аттестат и «отгуляв» выпускной, я устроился учеником слесаря на завод «Вулкан». В июле мне исполнилось четырнадцать лет. Устроиться на завод помогла мама. Она в это время заведовала медпунктом завода.

Из школьного интерната я перебрался в общежитие завода. В комнате нас было двое – я и Иван Смирнов, один из моих учителей слесарному делу! Иван пришёл на завод после армии. Этакий сибиряк под два метра ростом! Учёба «слесарной жизни» и не только, шла ежедневно. Моя мама попросила Ивана присматривать за мной, а он и рад стараться! Моим личным временем был только сон!

Смотрите! Рабочий человек идёт!

До сегодняшнего дня у меня сохранилась трудовая книжка с первой записью, сделанной в 1954-ом году: «Принят в механический цех учеником слесаря».

Через три