На линии огня - Михаил Сидорович Прудников

Врач пожал плечами, вошел в приемный покой. Теперь оттуда слышались рыдания двух женщин и мягкий голос врача. Эскулап вскоре вышел:　

— Если вы торопитесь, советую вам ехать без нее. Она неконтактна. На ноги ее поставят два-три часа сна. — Врач вопросительно посмотрел на Кауфмана. — Либо — не медицинские, ваши методы.　

— К сожалению, в данном случае это исключено, — цинично бросил Кауфман, кивком подозвал Григория и энергично зашагал к выходным дверям.　

— Она должна быть готова к рассвету, — добавил он уже на ходу,　

— В кафе? — спросил Григорий на улице.　

— Не откажусь, — сухо согласился Кауфман. — Но сначала надо распорядиться о номере в гостинице.　

— О номере? А я буду спать на улице?　

— Мы будем спать в одном номере! — Казалось, что Кауфман сам недалек от истерики.　

Но в кафе он помягчел, заговорил почти дружески:　

— Дернул же меня черт ввязаться в эту историю! Захотелось оживить душу нежными чувствами. Признаться, она зачерствела у меня от этого моря крови. Ну и нечего было клевать на эту приманку! Мое дело сейчас — убивать, убивать и убивать! Какие тут, к черту, нежные чувства! Убивать без разбору! Я бы и вас убил. И, может быть, еще убью. А перед смертью вы мне скажете, где зарыли свой мешок с золотом, и я раскопаю его. У вас только один шанс остаться в живых — доказать, что вы действительно знакомы с Полдигом. Видите, я сам называю человека, на которого вы намекали. Но я спокоен сейчас. Я могу говорить вам все, что угодно. Эту ночь мы будем спать в одной комнате, и если к утру вы не подтвердите факта своего знакомства с Полдигом, то я убью вас. А Полдиг, даже если он ваш покровитель, никогда не узнает, кто и где вас убил.　

«Дружеским» тон таких откровений мог бы напугать многих, но не Григория. Григорий, поднимая рюмку, улыбался:　

— Э-э… Бросьте! Не убьете вы меня до приезда Полдига. Потому что прекрасно знаете, что Блекер расскажет, где и кто от меня избавился. Кстати, обращаю ваше внимание на то, что я не называл имени своего знакомого и не подтверждал, что его зовут Полдиг.　

— Вы подозрительно логичны. — Кауфман поморщился. — Именно поэтому я почти уверен, что вы все время лжете. Но никак не могу поймать вас.　

— И не поймаете, — улыбнулся Григорий. — Так что до моего мешка с золотом вам не добраться.　

— А мешок все-таки существует?　

— Как вам сказать? Я действительно очень богатый человек. Но не терзайтесь этим. Мое богатство не по зубам вам. Вы бы никогда не сумели им воспользоваться.　

— Это уже загадки, — сказал Кауфман. — Мистика, туман…　

— Вот в этом мое преимущество, — улыбнулся Григорий. — В том, что вы совершенно ясны мне, а я вам совершенно не ясен.　

— Интересно, — Кауфман повертел в руках рюмку. — Чем же я вам ясен?　

— Вашим «убивать, убивать и убивать».　

— Презираете? Моими руками получаете возможность набивать свой мешок и презираете?! Благодаря покровителям ушли от черной работы и презираете тех, кто занят ей?!　

— Перестаньте, — спокойно возразил Григорий, — вы ничего не поняли и вряд ли когда-нибудь поймете.　

— Послушайте, вы! — У Кауфмана взбухли желваки на скулах. — Вы понимаете, что идете сейчас по лезвию ножа?　

— В моей профессии к этому не привыкать, — с достоинством ответил Григорий.　

— Чем вы кичитесь? Спекуляцией? Умением подбирать деньги, когда мы убьем?! — Кауфман почти кричал.　

— Еще по рюмке? — мягко улыбнувшись, чтобы остудить пыл фашиста, предложил Григорий.　

— Вы знаете, — внезапно переменившись, опять спокойно, по-дружески, заговорил Кауфман. — Я бы бросил　эту бабу здесь. Пусть она достается Блекеру! Но вас я не могу бросить. Мы слишком далеко зашли с вами, наш спор надо разрешить. Пусть я проиграю его, но я дойду в нем до конца, и я узнаю истину, чего бы мне это ни стоило. Мне кажется, что хоть и мизерный, но какой-то шанс у меня есть.　

— Давайте так и поступим, — предложил Григорий. — Оставим Анну здесь, а сами поедем навстречу… ну, допустим, этому Полдигу.　

— Прекрасно, мой смелый противник! — усмехнулся Кауфман. — Я сворачиваю в сторону от своей цели, привожу вас к Полдигу, а там вы заявляете, что вашего знакомого зовут… например, Геринг… и я лечу в тартарары по всем статьям. Неплохо придумано. За что вы так безжалостны ко мне?　

— Просто я устал, — вздохнул Григорий. — От вас устал. Я хочу поскорее закончить эту дурацкую историю. Или давайте дождемся здесь Блекера, и он ответит на интересующие вас вопросы.　

— Почему вы не хотите отвечать на них сами?　

— Потому что вы не верите мне, — снова вздохнул Григорий. — Зачем бессмысленно тратить слова? Бессмысленно можно тратить только деньги.　

— Если они есть, — стремясь попасть в тон, усмехнулся Кауфман.　

— А знаете! — Григорий оживился. — Хотите, я куплю у вас ваше доверие ко мне. Триста тысяч марок устроили бы вас?　

— Вы возите с собой такие деньги?　

— Я не какой-то там купец, а коммерсант. Вы понимаете, что это такое?　

— Не продолжайте, — перебил Кауфман. — Дальше я уже не верю. Кстати, не надейтесь на Блекера. Во-первых, вряд ли он влюблен и потерял голову настолько, что приедет даже сюда. А во-вторых, дальнейшего маршрута он не знает.　

Из гостиницы Кауфман позвонил в госпиталь и получил неутешительные сведения от врача.　

— Дело обстоит гораздо серьезнее, — сказал тот. — Сильное переутомление. Нервное перевозбуждение. Если вы хорошо относитесь к этой девушке, ей следует полежать несколько дней под моим наблюдением.　

— Новые неприятности? — встретил Григорий помрачневшего Кауфмана.　

— Да, я и виноват в них сам, — ответил жандарм.　

— Что-то с Анной?　

— С ней, побери ее черт!　

— Не следует ли нам самим посмотреть на нее? — предложил Григорий. — Врачи порой преувеличивают опасность.　

— Пожалуй, — согласился Кауфман.　

К госпиталю они шли уже в темноте. Улицы были пусты, только редкие патрули попадались навстречу, вышагивая вдоль ветхих домов городка, побелка на которых давно не обновлялась, отчего на каждом из них лежал какой-то грустный узор, по-особенному проявлявшийся в лунном свете.　

В госпитале визитеров встретила прикорнувшая в коридоре Оля.　

— Пани Анна спит.　

— Я хочу взглянуть на нее, — сказал Кауфман и решительно открыл дверь приемного покоя.　

Именно в это мгновение Григорий передал Оле скомканный листок бумаги.　

Шура спала, вздрагивая во сне. Кауфман несколько секунд вглядывался в ее лицо, потом круто повернулся и пошел из комнаты. На улице он сказал Григорию:　

— Думаете, меня не хватило бы отправить ее сейчас же в гестапо? Знаете, почему я не делаю этого? Вовсе не потому, что уверен в ее полной лояльности. В гестапо могут и святого превратить в грешника. Но