Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 1. Ольга Леонардовна - Татьяна Васильевна Бронзова

переделала ее на свой лад. Теперь здесь висело большое зеркало, на окнах появились цветы, столик покрылся кружевом, и на нем был установлен портрет ее матери, Анны Зальца-Книппер, а около столика притулилось глубокое кресло, которое Ольга прозвала «угрюмым и задумчивым». Наверх к мужу она, как и раньше, поднималась ранним утром после пробежки и купания в прохладном море, но чаще всего ложилась с ним спать с вечера, только утром спускаясь к себе, чтобы переодеться и бежать к морю. Предательский скрип ступеней ее больше не волновал. Когда хотела, тогда и ходила. Теперь все было по закону.

Да, ей было тяжело общаться с его сестрой и матерью, но, чувствуя, что нужна Антону, Ольга оставалась в этом доме, хотя порой ей было просто невыносимо здесь жить. Стараясь больше времени проводить рядом с мужем и как можно реже сталкиваться с Евгенией Яковлевной и Машей, Ольга частенько после обеда, когда он просматривал газеты и корреспонденцию, пристраивалась в кабинете на диване тоже с газетой или журналом в руках и сидела как мышка, стараясь его не тревожить. Писатель не возражал, а ей здесь очень нравилось. Большое венецианское окно его кабинета открывало вид на утопающую в садах долину Учан-Су, проглядывал синий треугольник моря с проплывающими по нему белыми кораблями, стены украшали картины друзей-художников и фотографии близких по духу людей. На самом видном месте – фото Льва Николаевича Толстого, подаренное великим старцем писателю в одну из их встреч. В кабинете было очень уютно, легкий ветерок, проникающий вместе со свежим воздухом сквозь открытое окно, слегка шевелил тяжелые занавески.

– Немирович и Константин Сергеевич желают получить от меня в этом сезоне еще одну новую пьесу, – сообщил он жене, прочитав письмо от Немировича-Данченко.

– Ах, как это было бы хорошо, милый. Помнится, ты говорил, что у тебя уже есть какая-то идея.

– Да. Пресмешная будет комедия.

– А мне роль будет?

– Будет, актрисуля. Но в центре всего будет сад. Весь сюжет будет крутиться вокруг него.

– Как интересно, – удивилась Ольга. – А когда же ты сядешь за работу?

– Не знаю. Пока она, как обычно, рождается понемногу вот здесь, – показал он на свой лоб. – На этот сезон точно не получится.

– Жаль. Я так люблю играть в твоих пьесах! Ни одна роль у других авторов не доставляет мне такого наслаждения.

– Ах ты подхалимка, – засмеялся писатель. – А вот Владимир Иванович пишет, что Горький принесет ему свою пьесу. Что ты запоешь, когда получишь там роль?

– Не знаю. В его пьесах я еще не играла. А сам Горький что тебе пишет?

– В основном о ней же. Название – «Мещане». Грозится привезти в конце августа почитать.

– В конце августа? А меня здесь в это время уже не будет. Жаль.

– И мне жаль, что ты уедешь, собака.

– Но ты ведь скоро ко мне приедешь? Как только я сниму квартиру, так и приедешь. Да? Ты обещал.

– Приеду, дуся моя. Когда я тебя обманывал? Только не торопись. Квартиру подыщи хорошую, чтобы и у Маши комната была приличная. Надеюсь, в Москве у вас с ней отношения наладятся.

– Это ужасно, Антончик, но я уверена, Маша не воспринимает меня в качестве твоей жены, решив, что я вышла за тебя исключительно из корыстных побуждений…

– А разве это не так? – засмеялся Чехов и, слегка поправив свое пенсне, уставился на жену, изображая следователя, производящего допрос. – Не к моему ли несметному богатству ты хочешь подобраться, когда станешь вдовой?

– Да ну тебя с твоими шутками. Я сейчас говорю совершенно серьезно, – слегка рассердилась Ольга. – Так вот, я подумала, если ты оформишь через завещание этот дом на Машу, может, тогда ей станет спокойнее. Как ты думаешь?

Чехов притянул ее к себе и крепко обнял.

– Девочка моя, значит, тебе правда не нужен мой ялтинский дом?

– Фу, какой противный, – рассмеялась Ольга. – Будто не знаешь, что кроме тебя мне вообще ничего в этой жизни не нужно!

– Совсем-совсем ничего?

– Ну разве что только сцена, – слегка улыбнулась Ольга.

– А как ты думаешь, после того как меня не станет, меня долго будут читать? – внезапно спросил Чехов.

– Конечно долго, – слегка растерялась Ольга, но тут же спохватилась: – Что ты спрашиваешь такую глупость? И вообще, прекрати говорить о том, что тебя не будет. Это жестоко в конце концов!

– Замолкаю. Но ты сама завела разговор о завещании.

– Я это не потому, что тебя не будет, – разволновалась Ольга. – Я это для Маши! Может, успокоится, когда будет знать, что в перспективе она останется здесь хозяйкой.

⁂

Третьего августа Антон Павлович Чехов составил завещание, адресованное Маше в виде письма, и заверил его у местного нотариуса Вахтина.

«Милая Маша! – написал Чехов. – Завещаю тебе в твое пожизненное владение дом мой в Ялте, деньги в банке и доход со всех моих литературных трудов и драматических произведений. Жене моей Ольге Леонардовне – дачу в Гурзуфе и пять тысяч рублей. Братьям: Александру – три тысячи, Ивану – пять тысяч, Михаилу – три тысячи. После смерти матери и последующей твоей смерти всё, что окажется в наличии, должно перейти на нужды просвещения города Таганрога, кроме доходов с пьес. Эти доходы – брату моему Ивану. Помогай бедным. Береги мать. Живите мирно».

По этому завещанию Ольга поняла, что из братьев он более всего пекся о своем брате Иване, простом учителе приходской школы, и о сестре. Но как ни странно, из этого завещания также следовало, что Антон вообще исключал даже возможность для Маши когда-либо иметь детей. Вероятней всего, он исходил из того, что ей уже тридцать восемь лет, а никакого достойного и реального жениха на ее пути он так до сих пор и не видел. Но этот вопрос Ольгу вообще-то мало интересовал. Она думала о своих детях. А если у нее самой родится ребенок? Ведь все доходы от литературных произведений, включая и драматические, должны бы по справедливости достаться тогда ему! А это были совсем не малые суммы. Одни только пьесы, идущие в Художественном театре, принесли в общей сложности за этот год девять тысяч рублей, а ведь они активно ставились и в театрах других городов, откуда тоже шли в банк немалые поступления. А переиздание книг? Нет. Отдавать всё Маше, а после нее Ивану Ольга считала в высшей степени несправедливым.

– Милый, а если у нас с тобой родится полунемчик, ты пересмотришь завещание на литературное наследие хотя бы частично в его пользу? – робко спросила она.

– Конечно, собака, – тут же отозвался Чехов. – Родишь – сразу все