Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 1. Ольга Леонардовна - Татьяна Васильевна Бронзова

и с Антоном, дулась на него, часто плакала. Она страдала. Ей казалось, что жизнь ее прошла зря. Ничего из нее путного не получилось. Так, учительница географии и истории. Вот и всё, чего она добилась! Работала много, а оказалось, постоянно устраивала лишь чужое гнездо то в Мелихове, то в Ялте. А ведь ей уже тридцать восемь. Через два года будет сорок! Ужасно! Даже замуж выйти не сумела. Посвятила себя брату, и что? Оказалась ему не нужна. Он женился, видите ли! Теперь всем тут будет заправлять его жена… А ее-то, Машу, куда?

Ольге было очень нелегко жить в такой атмосфере. Мать и сестра мужа воротили от нее лица, Антон тоже стал раздражаться по пустякам. Ведь его тонкая душа подмечала недобрые отношения между тремя женщинами, которых он любил, и это его сильно напрягало. Кроме того, буквально через несколько дней после возвращения он неожиданно стал кашлять и при этом сплевывать кровь. Приходилось часто менять платки.

– Выходит, этот кумыс не очень-то тебе и помог, – злорадно заметила ему Маша, когда он закашлялся во время обеда. – Стоило ехать так далеко от дома?

– Попрошу не делать мне замечаний, – вдруг нервно выкрикнул Чехов. – Могу я в своем доме хотя бы поесть спокойно?!

Маша заплакала и выбежала из-за стола.

– Почему ты разговариваешь со мной в таком тоне? – выкрикнула она. – Раньше ты себе такого не позволял.

Антон поковырял вилкой в тарелке, потом поднялся и, с грохотом отодвинув стул, стремительно пошел к Маше в комнату, откуда хорошо были слышны ее громкие всхлипы. Евгения Яковлевна неодобрительно поглядела на Ольгу, как бы давая ей понять, что весь этот сыр-бор происходит исключительно из-за нее. А Ольге и самой хотелось плакать. Она вдруг особенно остро почувствовала себя здесь совсем чужой.

– Извините, Евгения Яковлевна, я тоже пойду. Есть что-то не хочется, – сказала она.

– Ну вот. Все из-за стола повскакивали, – произнесла мать. – Уж хотя бы ты подожди. Может, Антоша еще вернется.

– Ему, Евгения Яковлевна, обязательно хорошо питаться надо. Он должен доесть и пюре, и куропатку. Вы уж проследите, – ответила Ольга и быстро вышла через открытые стеклянные двери в сад, где и дала волю еле сдерживаемым слезам, спрятавшись в кустах азалий.

Спустя какое-то время она неожиданно снова услышала раздраженный крик Антона.

– Что вы пихаете мне эту куропатку, мамаша! Она холодная.

– Марьюшка, – раздался голос Евгении Яковлевны. – Подогрей барину второе. Остыло.

– Какому барину? Сколько раз я вас просил меня так не называть! И не надо ничего греть. Я к себе пошел. А где Ольга?

– Кажется, в саду, Антошенька. Это она сказала, чтобы я тебе эту птичку скормила.

– Ладно, мамаша. Вы меня простите. Нахамил я вам.

Ольга стояла в кустах, по ее щекам бурным потоком текли слезы, но она удерживалась от рыданий, чтобы никто здесь ее не услышал. Чужая она им. Уехать бы далеко-далеко! Но нет. Надо терпеть. Ведь Антон ее любит. Она знает. Очень любит. И здесь она только ради него! Значит, надо терпеть!

– Книпшиц! Ты где? – неожиданно услышала она голос золовки.

Ольга быстро вытерла слезы, глубоко вдохнула несколько раз, чтобы побыстрее успокоиться, и вышла из кустарника на тропинку.

– Что? – спросила она.

Маша спустилась с крыльца и сделала несколько шагов в ее сторону.

– Антон просил, чтобы я была с тобой помягче, – произнесла она. – А разве я с тобой груба?

– Нет. Ты со мной ни груба, ни любезна. Ты со мной никак. Только не подумай, что это я ему жаловалась. Это, право, чисто его инициатива. Он ведь видит, как между нами кошка пробежала. Но ты, Маша, конечно, можешь относиться ко мне как хочешь, но знай, что я тебя люблю и мне больно, что ты не понимаешь моего нынешнего положения в вашем доме. Вы с матерью принимаете меня за своего врага, а ведь это не так. Он мой муж! Ты должна это понять или, во всяком случае, хотя бы при нем не веди себя враждебно по отношению ко мне. Он мучается.

– Да. Он сказал, что ему больно. Еще он сказал, что теперь он должен будет оплачивать квартиру в Москве тебе, и в этой квартире будет и для меня комната. Он дал мне понять, что не будет снимать уже мне отдельное жилье.

– Ты сердишься? Но ведь это хорошо. Мы будем вместе. Ведь мы всегда были подругами.

– Не знаю. Посмотрим, – сказала Маша и ушла в дом.

Но как бы ревниво на нее ни смотрела Маша, Ольга все равно по-хозяйски продолжала отдавать распоряжения кухарке по приготовлению блюд, которые рекомендовал писателю доктор Варавка, а также следила за уборкой его кабинета и спальни, давая всем понять, что она здесь не случайная гостья, а жена, и имеет право!

– Ты, Арсений, запомни! У хозяина не должно быть ни пылинки. У него больные легкие, и он должен дышать чистым воздухом. И обувь его надо чистить ежедневно! Посмотри на его сюртук. Его тоже надо чистить щеткой, вот так. – И она проводила слегка влажной щеткой по костюму сверху вниз.

Маша бесилась. Она теперь стала в доме никем. Прислуга слушалась только Ольгу, и если Маша просила горничную даже о такой малости, как, например, поставить в кабинете брата букет собранных ею в саду цветов, та спрашивала:

– А Ольга Леонардовна не будет против? Она предупреждала, что ему не всеми цветами можно дышать. – И, забрав у Маши букет, добавляла: – Я все-таки, Мария Павловна, у хозяйки сначала спрошу.

У хозяйки?! Вот теперь даже как! Да Маша сама знает, какие цветы можно ставить в кабинете брата, а какие нет!

– Все правильно, – успокаивала ее самолюбие мать. – Он здесь хозяин. Она его жена. Значит, она и есть теперь хозяйка. А ты только сестра. Привыкай. Теперь всегда так будет.

С утра Антон часто проводил время в кабинете, продолжая заниматься корректурой своих рассказов для полного собрания сочинений. Ольга в это время, проследив, чтобы он вовремя принял лекарства и те отвары для работы желудка, которые она сама ему готовила, уходила в сад и устраивалась в гамаке с книжкой в руках. Обедали четко по расписанию, и к вечеру, когда спадала жара, если сами не принимали гостей, то ехали куда-нибудь погулять, пройтись по набережной, выпить чашечку кофе с мороженым, повстречаться с друзьями. Частенько они брали с собой и Машу. Спать ложились рано. Комната Ольги была все там же, внизу, с проходом из столовой. Только отныне это была ее личная комната в этом доме, и Ольга полностью