Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

целуюсь ни с кем». Он взглянул на меня, и в его голосе, как и в глазах, была грусть, смешанная с лаской. Все вышли из вагона. Мы с Павлушей на минуту оставались одни, и я сказала: «Если это правда, что розы ваши – олицетворение вас, я их сохраню, даже когда они завянут». – «Не надо грустить, вас ждет впереди большая радость, от всего сердца желаю вам счастья!» Он, склонившись, поцеловал мне руку и вышел на платформу.

Эти воспоминания – самое дорогое, что осталось у меня, и мне хочется их перебирать, как лепестки. Ведь эти минуты в жизни еще раз не вернутся, как не вернется свежесть увядших роз! Как долго я старалась обмануть себя, что все это только увлечение, как часто я боялась сознаться в любви самой себе, из гордости стараясь побороть свое чувство. И все оборвалось на том месте, когда наступал самый яркий расцвет моей любви!

Когда меня встретили в Киеве на вокзале мама с Борей, моя первая фраза была «У меня все связано с Ленинградом». Я не сумела удержаться от этой фразы. Боря обиделся и сказал: «Зачем же ты тогда приехала к нам?» В его голосе была горечь обиды, уколовшая меня. Мы заехали к Гребень, и мама, чтобы я не скучала, пригласила погостить к нам Клару[202]. Мы с ней расстались детьми и теперь встретились взрослыми. Она развитая, умная, хорошо образованная, но что мне сейчас в ней?

Сегодня я, Боря и Клара катались на лодке. Мы ездили к знакомым белым горам, там купались, долго лежали на пляже, загорая на горячем песке, и домой вернулись только к обеду. После обеда, когда начала спадать жара, мы взяли книжки и пошли к Днепру. Высокие развесистые деревья и кусты, растущие на острове по берегу реки, низко наклонили свои длинные ветки над водой, отражаясь в спокойной глади реки. Я, отбросив книжку, смотрела на запад, где небо в этот вечер было особенно ярким. Вечер наступал незаметно. А я думала, как прекрасна природа и как, вместе с тем, все может потерять свою прелесть. Ведь это те же места, где я в прошлое лето была полна неосознанных надежд, подходя к жизни слишком по-детски и самоуверенно думая, будто жизнь будет всегда мне улыбаться. Только теперь я поняла всю силу страданья, во многих местах розовая завеса порвалась и выступили темные пятна, а сколько их будет еще впереди? Знаю ли я это? Конечно, нет. Знаю ли я вообще жизнь? Она во много раз сложнее, чем я думала раньше. Боюсь ли я ее? Нет, во мне нет страха, есть только нестерпимая боль и недоумение. Ведь я даже себя не знаю хорошо! Я знаю только те стороны, на которые уже упали первые лучи жизни, а много может появиться позднее. Сейчас у меня в сердце пустота, безразличие. Может быть, я смогу еще многим интересоваться, увлекаясь наукой, искусством, природой. Но мне кажется, что в этом уже не будет ни непосредственной радости, ни глубокого счастья. А мне так хочется жить полно, беря от жизни личное счастье! Без любви не бывает полного счастья! Я, наверно, принадлежу к типу однолюбов. Возможно, я ошибаюсь, но если и разлюблю когда-нибудь, то в сердце останется слишком глубокий след, и вряд ли я смогу еще раз полюбить так пламенно, цельно и безраздельно. Я не способна отдаваться чувству наполовину, как и не умею скользить поверхностно по жизни; поэтому я раньше не знала мимолетных увлечений и вряд ли их узнаю. Если у меня к кому-нибудь появлялся интерес, то оставалось два выхода: или этот интерес исчезал, как только я всматривалась глубже, или должен был, как сейчас, вспыхнуть пожаром. Я не растратила по мелочам свое чувство, и, если бы моя любовь была удачна, она бы принесла мне большое счастье. Теперь же это приносит боль, от которой я почти ненормальная. И все-таки могу ли я жалеть, что полюбила, что люблю?

9 июля. С утра светит яркое солнце, и кругом все поет и радуется теплу и солнцу. Я, Боря и Клара в лодке переехали по Днепру на остров. Перед нашими глазами простирался бесконечный простор, синее небо и в нем чайка, подставляя белую грудь яркому солнцу, летая над водой, радостная и счастливая. Но я не была счастлива. Я ищу внутреннего покоя, но ни в чем его не нахожу уже. Я все время думаю о Павлуше, я тоскую. Вчера, перебирая свои тетради, я нашла стихи, которые мне живо напомнили один из дней в Детском, когда Павлуша ненадолго уезжал из Ленинграда и мне на прощание подарил букет ландышей. Я, придя домой, долго смотрела на них, и каждый цветок в тишине звенел мне о нем. Я провожала его на вокзал, и, когда отошел поезд, было грустно. Только рука моя сжимала ландыши в волнении. Потом я ждала его приезда, время тянулось бесконечно, все кругом казалось скучным. Как это чувство похоже на теперешнюю мою тоску! Может быть, все это сентиментальности, но как они для меня дороги!

10 июля. Мама сразу заметила перемену во мне и всматривается в меня, стараясь понять. Но я ограждаю свой внутренний мир от расспросов. Я должна одна пережить все и невольно замыкаюсь. В моем сердце не только тоска, страдает и моя гордость! Я жду письма от Павлуши в ответ на мое признание, но его нет. Как часто у меня появляется желание убежать ото всех, чтобы случайно никто не заметил моих глаз и слез, в них скрытых. Я боюсь участия, жалости и наружно стараюсь сохранить веселость. Любовь Бориса меня трогает, я часто вижу, что он меня ревнует к Павлуше и не любит говорить о Детском. Но ведь я не виновата, что я стала настолько старше, что уже не прежняя девочка.

11 июля. Что я могу сделать, чтобы почувствовать себя хоть немного счастливой? Ничего! Мама как-то сказала мне: «Я думаю, что тебе не стоит терять год и самое лучшее уже этой осенью поступить в ВУЗ. Подумай об этом серьезно. Жить без дела в Днепропетровске, где у тебя нет друзей, будет нелегко». Папа же мне предлагает поступить в Горный институт[203], и я думаю, что это будет мне нетрудно, хотя и надо выдержать экзамены.

Ехать учиться в Ленинград я считаю для себя невозможным, и поэтому я об этом не мечтаю. Видеть, встречаясь с Павлушей, что он мне только друг, не больше, было