Троцкий: Жизнь революционера - Джошуа Рубенштейн

не разрешалось работать на пишущих машинках. По ночам охранники должны были оставаться на ногах, держа наготове заряженное оружие и совершая обходы каждые 15 минут. На 22 июня их арсенал включал в себя дробовик, автомат Томпсона и различные винтовки и пистолеты, в том числе револьвер Кольта 38-го калибра лично для Троцкого и автоматический пистолет для его жены. Пять дней спустя они задумались о получении разрешения на дополнительное оружие: 12 ручных гранат, четыре автоматических винтовки, два автомата, четыре противогаза и 20 осветительных ракет. Все это предназначалось для отражения атаки вроде той, которую они только что пережили. У Сталина, однако, имелся в запасе более коварный план.

Осенью 1938 г. испанец Рамон Меркадер, представившись вымышленным именем Жак Морнар, начал ухаживать за молодой и наивной американской троцкисткой Сильвией Агелофф. Их познакомил в Париже друг Сильвии, который был участником заговора с целью внедрения в ближайшее окружение Троцкого. Ее сестра Рут Агелофф время от времени работала у Троцкого, выполняя обязанности машинистки, переводчицы и референтки. Морнар выдавал себя за бизнесмена из Бельгии, но на самом деле был активистом испано-кубинского происхождения, который сражался против Франко во время Гражданской войны в Испании[46]. Сблизившись с Сильвией, он постепенно внушил ей доверие к себе и уже в 1940 г. сопровождал ее в Мексику, где она навещала сестру на вилле Троцкого. К тому времени Морнар уже успел съездить в Северную Америку по фальшивому паспорту на имя Фрэнка Джексона; неизменно доверчивая Сильвия приняла его объяснение, что поддельные документы были нужны для того, чтобы избежать призыва в бельгийскую армию. Дисциплинированный, терпеливый, всегда помнящий о своей цели, Джексон был осторожен и не просил допустить его на виллу. Он оказывал Троцким и их друзьям небольшие услуги, пользуясь своей машиной для выполнения поручений или чтобы отвезти кого-нибудь в аэропорт. Таким образом он смог втереться в доверие к семье – примерно так же, как это сделал Зборовский в отношении Льва Седова.

К весне 1940 г. Троцкий чувствовал себя достаточно хорошо знакомым с этой парой, чтобы пригласить их на пикник в сопровождении вооруженных телохранителей. После майского нападения вилла находилась на осадном положении, но Троцкий отказывался следовать протоколам безопасности, разработанным его охраной. Джексону позволили проходить на виллу без личного досмотра. В августе он попросил Троцкого просмотреть написанную им статью о внутриполитической ситуации во Франции. Троцкий, всегда готовый оказать помощь потенциальному стороннику, согласился и пригласил Джексона в кабинет. Для Джексона это стало генеральной репетицией. Статья Троцкого не впечатлила, и он разочарованно отозвался о ней в разговоре с женой. Через несколько дней, 20 августа, Джексон вернулся на виллу. Хотя стояло лето, поверх костюма на нем был плащ. Охранники и на этот раз не стали его обыскивать. Джексон нашел Троцкого во дворе, где Седова заметила их возле клеток с кроликами. Затем они зашли в кабинет.

Вскоре Седова услышала страшный крик. Она бросилась в кабинет, охранники последовали за ней; там они обнаружили Троцкого с залитым кровью лицом, стоящим над распростертым на полу Джексоном. Троцкий сказал им, что Джексон выстрелил в него из револьвера, и приказал охранникам не причинять ему вреда, чтобы он смог рассказать, кто его подослал. Получив серьезную рану, Троцкий быстро терял силы и вскоре оказался лежащим на полу. Способ покушения был ясен. Пока Троцкий читал статью, Джексон зашел за кресло и вонзил ему сзади в череп ледоруб, полагая, что такой удар быстро и бесшумно убьет Троцкого. Но «старик» вскочил и набросился на него, вырвав у него из рук ледоруб и опрокинув самого Джексона на пол. В таком виде их и застали Седова с охранниками. Троцкий оставался в сознании и контролировал себя. Но он понимал, что удар смертелен. «Я чувствую здесь ‹…› что это конец, на этот раз они имели успех», – сказал он Седовой, указывая рукой на сердце.

В этот момент из школы вернулся Сева. Он увидел деда распростертым на полу перед Седовой. Тот поднял свой взгляд, заметил мальчика и приказал увести его. В ту неделю Троцкий работал над биографией Сталина. «Куски из незаконченной части манускрипта лежали в кабинете Троцкого, длиннейшие, узкие бумажные ленты, приклеенные один листок рукописи к другому, – писал год спустя его американский переводчик Чарльз Маламут. – Во время борьбы с убийцей некоторые части манускрипта были залиты кровью, а другие совершенно уничтожены».

Троцкого срочно доставили в больницу. Когда медсестры начали раздевать его, он попросил, чтобы это сделала жена. Все еще находясь в сознании, он признался ей в любви, а затем прошептал: «Скажите нашим друзьям – я уверен в победе IV Интернационала. Вперед!» Это были его последние слова. Хирурги боролись за его жизнь четыре часа. Но ледоруб сделал свое дело, пробив черепную коробку и глубоко проникнув в мозг. На следующий день, через 26 часов после нападения, он скончался.

За несколько месяцев до смерти Троцкий еще раз провозгласил свою веру в революцию. «Я умру пролетарским революционером, марксистом, диалектическим материалистом и, следовательно, непримиримым атеистом. Моя вера в коммунистическое будущее человечества сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности». После всех страданий, которые он причинил людям и которым подвергся сам, эта беззаветная преданность составляет трагедию, лежащую в самой сердцевине всей его жизни: она началась с заразительного идеализма и закончилась в путах смертоносной мечты.

Эпилог

Сол Беллоу собирался встретиться с Троцким на следующий день после нападения. Они с женой и еще одной парой специально приехали в Мексику, и визит двух мужчин к Троцкому должен был состояться после обеда. В свои 25 лет Беллоу воображал себя троцкистом. Его первый рассказ еще только должен был выйти в Partisan Review. Узнав о покушении, Беллоу с другом бросились в больницу, где полицейские, думая, что они журналисты, пропустили их в палату. Там они увидели открытый гроб с телом Троцкого. «Его скулы, нос, борода, горло – все было покрыто кровью и радужными струйками засохшего йода», – вспоминал Беллоу годы спустя.

Убийство Льва Троцкого потрясло мир. Десятки тысяч людей, движимых любопытством или сочувствием, выстроились вдоль улиц Мехико, когда катафалк с телом медленно двигался сквозь толпу. Заголовки газет оповещали о его ужасном конце. The New York Times отдавала должное мужеству Троцкого перед лицом неумолимой угрозы, исходившей от Сталина: он «знал, кто и почему его убил. Длинная рука сталинского ОГПУ годами тянулась к нему в Стамбуле, в Норвегии и, наконец, в далекой Мексике. Она попыталась бы дотянуться до него даже на луне». Но кровавая трагедия не удержала эту газету от некоторых безответственных измышлений. В опубликованном там некрологе сообщалось, что в 15-летнем возрасте Троцкого исключили из школы за «осквернение священной иконы, образа Русской православной церкви», а также, что его отец был химиком. Оба утверждения были ложными. Далее авторы некролога – без сомнения, под влиянием Уолтера Дюранти – утверждали, что после того, как в январе 1929 г. Троцкий был выслан в Турцию, он «стал готовиться к возвращению к власти посредством революции». Такая журналистская работа явно не соответствовала масштабу исторической фигуры, сколь угодно противоречивой. В редакционной статье, явно стараясь избежать сентиментальности, газета живописала его «жалкой фигурой в изгнании: его дети умерли, его деньги иссякли, его имя опорочено, круг его последователей сжался до размера небольшой разношерстной группы, называвшей себя “IV Интернационалом”».

В Москве пресса предсказуемо превзошла во лжи саму себя, раструбив о «бесславном конце», постигшем «убийцу, предателя и международного шпиона». Через несколько дней после его смерти «Правда» писала: «Троцкий запутался в своих собственных сетях, дойдя до предела человеческого падения. Его убили его же сторонники». Это стало официальной партийной позицией на десятилетия вперед.

После смерти Троцкого его вдова обратилась к правительству США за разрешением привезти его тело в Нью-Йорк, где его сторонники могли бы с ним проститься. Но государственный департамент ответил отказом. Троцкого кремировали, а прах захоронили на территории последнего дома, где