Повесть о Верещагине - Константин Иванович Коничев

Я не поеду в Индию до тех пор, пока собственным сапогом не раздавлю этого мерзкого клеветника!..

— Успокойтесь, Василий Васильевич. Друг мой, если этот Тютрюмов только пикнет где-либо в газетишке, я тотчас же найду такие слова, которые как чугунной плитой вдавят его в грязь, им изрыгаемую. И такой субъект носит звание члена Академии художеств! Странные дела у нас происходят!.. А в Индию вы поезжайте. Не придавайте значения пустой болтовне, которой ни один порядочный человек не поверит. Вы еще не знаете, что такое Питер. Здесь извечный клубок интриганства. Интригуют в правительственных кругах, интригуют в печати, в области искусств — всюду, где только кому-то есть от этого выгода. И заметьте, Василий Васильевич, какая странная особенность у Петербурга: в Питер приезжают, растут здесь, развиваются знаменитости и умирают затравленными… или же становятся изгнанниками. Итак, Василий Васильевич, можете спокойно путешествовать, а будет надобность в моей защите — не сомневайтесь…

— Спасибо, Владимир Васильевич, как истинному другу, спасибо! Не забывайте обо мне. Пишите обо всем, и почаще. И еще прошу вас вот о чем: в Индию я еду не ради путешествия. Еду работать. Меня интересует этнография этой страны. Пробуду там год-два, сделаю этюды для будущих картин. Этюды буду посылать вам — прошу хранить их до моего возвращения и никому не показывать.

— Постараюсь. Значит, через Москву — Киев — Одессу будете держать путь на Константинополь? Что ж, признаюсь, завидую вам! — Стасов предложил Верещагину пообедать с ним, подкрепиться в путь-дорогу.

— Не могу, некогда, — отклонил предложение друга Верещагин. — Сейчас я пойду на Невский, надо купить кое-какие вещички в подарок моим будущим друзьям в Индии.

— Да, без этого тоже нельзя, — согласился Стасов. — Подарки понадобятся, рассчитывайте на самые разнообразные вкусы. Книги я вам подберу и привезу к отходу поезда… Кстати! — спохватился Стасов. — На днях я получил от некоего Воинова письмо, которое вас касается. Всего не буду читать, а вот это место — неплохое напутствие перед отъездом в Индию. Слушайте:

«Я прочитал вашу статью о выставке картин В. В. Верещагина. Заинтересовала она меня. Пришел я на выставку за три дня до закрытия, но зато уж посещал ее все эти дни. Впечатление, произведенное на меня картинами В. В. Верещагина, было поразительное: впервые в картинах я увидел правду, увидел живых людей, увидел поразительно изображенную природу. Нужно вам сказать, что я десять лет прожил в Закавказье и, следовательно, могу судить — с каким искусством и правдой изображены Верещагиным и люди, и природа, знакомые мне. На выставке я узнал, что есть люди, говорящие правду в искусстве и об искусстве…»

Вдвоем с женой ходил Верещагин весь остаток весеннего петербургского дня по магазинам, приобретая всё необходимое в дальний и долгий путь. Вечером на вокзале их провожали друзья. Стасов и Верещагин выделялись в шумной толпе своими мощными фигурами. Неподалеку, звеня шпорами, прохаживался усатый жандарм, искоса наблюдая за ними и прислушиваясь к разговорам двух петербургских знаменитостей. Но тщетны были его старания: ничего крамольного не было в речах Стасова, и лишь Верещагин, взглянув на усатого, смеясь, перефразировал Лермонтова:

Быть может, в Индии далекой Я скроюсь от твоих пашей, От их всевидящего ока, От их всеслышащих ушей…

На что Стасов предупредительно заметил:

— У английских полисменов уши не менее развесисты, а от их пристального глаза вы со своей живописью никуда не денетесь.

Носильщики пронесли дорожные чемоданы в купе вагона. Верещагин и Стасов задержались в тамбуре. Подавая пачку книг Верещагину, Владимир Васильевич сказал:

— Вот это вам, чтобы в пути и в Индии, в часы досуга, не было скучно. Есть тут интересная книжица «Хождение за три моря Афанасия Никитина». Прочтете ее, и она облегчит вам все трудности в путешествии. Вы, наверно, не читали, как тверской купец Афанасий Никитин четыреста с лишним лет назад пробрался в сказочную, неведомую Индию?.. А ведь в те времена — ни железных дорог, ни прочих удобств.

— Не читал, но слышать слышал. И долго он путешествовал?

— Шесть лет. Это был человек огромной силы воли, храбрый и упорный в достижении поставленной цели. По своему характеру и даже стилю письма он — предшественник протопопа Аввакума. На чужбине Афанасий потерял счет времени, но не лишился чувства любви и привязанности к родине. В его книге много похвалы чужим странам, но о Руси он говорит так: «На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бояре русской земли недобры. Но да устроится русская земля и да будет в ней справедливость». Я уверен, что Афанасий вам понравится. Сочинения Белинского тоже, надеюсь, пригодятся. Сознайтесь, дорогой Васюта, что Белинского вы плохо знаете?..

— Сознаюсь, Владимир Васильевич, мало и торопливо его читал.

— А ведь Белинский — это, батенька мой, ни с кем не сравнимая величина в русской общественной мысли. Его запрещенное у нас письмо к Гоголю — маяк в освободительном движении России. За чтение этого письма Достоевский был приговорен к смертной казни! Разве этого мало?.. Есть еще ряд книжек справочного характера по Индии, все это может вам пригодиться…

— Благодарю, Владимир Васильевич.

Раздался третий свисток. Поезд помчал Верещагина к далекой границе, за которой угадывалась заманчивая неизведанная страна… Ехали супруги Верещагины поездом без пересадок и задержек. Затем от Одессы на пароходе — до самой сказочной Индии. Многое они видели в пути, немало успели прочитать книг, много было встреч — мимолетных, иногда интересных, а иногда вызывавших досаду и отвращение. Записные книжки и альбомы художника то и дело пополнялись записями впечатлений, размышлений и зарисовками. Присматриваясь к встречным кораблям, идущим с