Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм

Это годы революции, упадка экономики и «мешочничества». Людям честным грозит разорение, спекулянты набивают себе карманы. Никто больше не питает никаких надежд, как это было осенью 1914-го, войной пронизаны все поры мирной жизни, «да, теперь-то начинается самая мерзость». Стоя перед мальчиками и девочками своего класса в сельской школе, Биркхольц осознает свою неспособность возвратиться к самому себе, учить детей. «Вот стою я перед вами, один из сотен тысяч банкротов, чью веру и силу разрушила война... Вот стою я перед вами и чувствую, насколько больше в вас жизни, насколько больше нитей связывает вас с нею... Вот стою я перед вами, ваш учитель и наставник. Чему же мне учить вас? Рассказать вам, что в двадцать лет вы превратитесь в калек с опустошенными душами, что все ваши свободные устремления будут безжалостно вытравлять, пока вас не доведут до уровня серой посредственности? Рассказать вам, что все образование, вся культура, вся наука — не что иное, как жестокая насмешка, пока люди именем Господа Бога и человечности будут истреблять друг друга ядовитыми газами, железом, порохом и огнем?.. Показать вам, как срывают кольцо с ручной гранаты и мечут ее в человека? Показать вам, как закалывают человека штыком, убивают прикладом или саперной лопатой?.. Кроме этого, я ничего не знаю! Кроме этого, я ничему не научился!»

Они чувствуют, что их обманули, ввели в заблуждение. «Говорилось: отечество, а в виду имелись захватнические планы алчной индустрии; говорилось: честь, а в виду имелась жажда власти и грызня среди горсточки тщеславных дипломатов и князей; говорилось: нация, а в виду имелся зуд деятельности у господ генералов, оставшихся не у дел. Молодежь всего мира поднялась на борьбу и в каждой стране она верила, что борется за свободу! И в каждой стране ее обманывали и предавали, и в каждой стране она билась за чьи-то материальные интересы, а не за идеалы, и в каждой стране ее косили пули, и она собственными руками губила самое себя!» Анализируя причины Первой мировой войны, историки не находили таких формулировок вплоть до середины 1960-х годов. Сегодня они могут показаться нам очевидными, в годы же, когда писался роман, немцы в большинстве своем видели в них попытку очернить историю рейха и достойный презрения пацифизм.

Альберт Троске совершает убийство из ревности («И когда все рухнуло, он сумел только выстрелить, — ничему другому он не научился».), Людвиг Брайер вскрывает себе вены («Мы люди конченые, а жизнь идет вперед, словно войны и не было».), Георг Рахе возвращается туда, где под могильными крестами лежат его товарищи, и убивает себя выстрелом из пистолета («Братья! — кричит он в ночь и ветер. — Братья! Нас предали! Вставайте, братья! Еще раз! Вперед! В поход против предательства!»). Обманутыми оказались и те, кому удалось выжить в огне сражений.

В конце книги, на процессе по делу Альберта Троске, один из его товарищей бросает в лицо судьям гневные слова, и за ними слышится голос самого Ремарка: «Судить-то надо вас всех! Вашей войной вы превратили нас в дикарей! Бросьте же за решетку и нас. Ничего лучшего вам не придумать! Вы оспаривали друг у друга победы, ставили памятники германским воинам, говорили о героизме и не хотели нести никакой ответственности!.. Вы должны были бы говорить нам раз за разом и со всех амвонов: мы все глубоко заблуждались! Так давайте вместе строить новую жизнь!.. Вместо этого вы снова стали на путь лжи, подстрекательства и травли, оправдывая свои действия вашими же законами!»

Ремарк заканчивает роман на оптимистической ноте, противоположной его основной тональности. Свою мысль о надежде, этой «маленькой» утопии, он вкладывает в уста Вилли Хомайера: «Большинство думает, как мы с вами. Большинство, будьте уверены. С тех пор, как это случилось (вы знаете, что: с Людвигом и Альбертом), я очень много думал и пришел к заключению, что каждый человек может кое-что сделать, даже если у него вместо головы — тыква. На следующей неделе кончаются каникулы, и я должен вернуться в деревню, в школу. Я прямо-таки рад этому. Я хочу разъяснить моим мальчуганам, что такое их отечество в действительности. Их родина, понимаешь ли, а не та или иная политическая партия... Я долго раздумывал на этот счет. Нам пора, друзья, поставить перед собой какую-то задачу». Эрнст Биркхольц одобрительно кивает: «Как просто все! Но сколько времени понадобилось, чтобы прийти к этому!»

Заключительный диалог происходит на идиллической лесной полянке, а предшествует ему встреча с ватагой подростков, которые под командованием коренастого человека «с округлым брюшком» с упоением предаются игре в войну. («Да, так опять все и начинается». Все повторяется, и «по вечернему небу треугольником тянется на восток караван диких гусей...».) Они уже появлялись в самом начале книги, когда Биркхольц и его товарищи лежали под смертельным артиллерийским огнем, а птицы летели «на фоне унылых серых облаков», и всплески их крыльев сливались с их призывным криком и порывами крепчающего ветра, «рождая одну неотступную мысль — о воле, о жизни».

Роман «Возвращение» несет на себе отпечаток воспоминаний Ремарка не только в виде места действия — Оснабрюка и его окрестностей. В нем немало эпизодов и действующих лиц, так или иначе связанных с биографией писателя: учительская семинария; бунт вернувшихся с фронта солдат против старых и новых учителей, закосневших в своем неприятии исторических перемен; поездка делегации учащихся в столицу для переговоров с властями о сроках учебы и льготах при сдаче выпускного экзамена; разнообразные события в жизни сельского учителя Эрнста Биркхольца; друзья и фронтовые товарищи автора как прообразы некоторых героев романа. Биографический фон, безусловно, важен, но важнее тот факт, что своим новым сочинением Ремарк нарушил еще один негласный запрет. Генрих Бёлль нарушит табу в своих ранних романах, исследуя судьбы возвращенцев и разоблачая реставрационные тенденции в эру Аденауэра. Ремарк делает это через 12 лет после окончания Первой мировой войны, описывая политическую и моральную атмосферу в стране, которая отрицает свою вину в развязывании этой войны и не чувствует своей ответственности за миллионы погубленных этим побоищем жизней.

Роман пишется в годы, когда германский национализм вновь в открытую обозначает свои цели, находя у населения понимание и поддержку. Реванш за Версаль, перевооружение армии и тезис о «народе без жизненного пространства» широко пропагандируются не только Гитлером и его сторонниками. Немецкие националисты, ведомые Альфредом Гугенбергом, командование рейхсвера и «Стальной шлем», объединяющий бывших офицеров, выступают с не менее радикальными требованиями. Их объединяет ненависть к республике, их сплачивают одинаковые акции и жесты. Призывы к установлению авторитарной власти и возвращению «Отечеству» героической роли милитаризованного государства с одобрением воспринимаются в кругах католического центра.

Хотя действие нового романа происходит в ранние дни республики, написан он, несомненно, как своего рода предупреждение современникам в той фазе их жизни, когда уже становятся видны все признаки крушения немецкой демократии. Ремарк не страшится занять позицию гораздо более откровенную, нежели в романе «На Западном фронте без перемен». Политическое окружение, в котором его герои отстаивают свою точку зрения, описано во многих пассажах точно и метко, хотя и не в форме широкого общественно-политического анализа или с вовлечением в него легко угадываемых деятелей той эпохи, как это сделали Арнольд Цвейг в своем цикле «Большая война белого человека» и Лион Фейхтвангер в своей книге о Баварии или Ярмарке справедливости («Успех», 1930). Ремарк же «поучает» своих читателей без прикрас, и это хорошо видно по тому, как он оценивает начальный период «Веймара», когда не были осмыслены ни причины, ни последствия мировой войны.

Уже в начале первой части романа происходит короткий разговор, предвещающий трагический сценарий ближайших лет. Боевые действия закончились. На дворе — революция. «Ну вот, Вайль, вы и дождались своего времечка», — говорит, поджав губы, командир роты Хеель, подойдя к солдату Вайлю. «Что ж, оно не будет таким кровавым», — отвечает солдат. «И таким героическим», — возражает Хеель. «Это не все в жизни», — говорит Вайль. «Но самое прекрасное», — отвечает Хеель, отметая такие понятия, как добро и любовь, в которых, по мнению Вайля, тоже есть свой героизм. «Героизм строится на безрассудстве, опьянении, риске — запомните это, — настаивает обер-лейтенант. — С рассуждениями у него нет ничего общего. Рассуждения — это ваша стихия. Почему?.. Зачем?.. Для чего?.. Кто ставит такие вопросы, тот ничего не смыслит в героизме». Неудивительно, что позже Хеель, офицер добровольческого корпуса, хладнокровно отдаст приказ открыть огонь по человеку, бегущему с криком «Не стреляйте, братцы!» прямо на пулемет. Так перед толпой единомышленников будет убит демократ Вайль. Раскол немецкого общества, показанный Ремарком на примере двух человек с совершенно разными политическими взглядами, приведет к крушению Веймарской республики.