Моя бесстрашная героиня - Владимир Абрамович Цесис

происходит много неприятностей со здоровьем. Через две недели после визита к профессору боль в ноге у Марины прошла, но началась сильная изжога, результат либо химиотерапии, либо болезни, либо того и другого. Когда обычные лекарства, такие как Turns, пищевая сода, Carafate или Mylanta, перестали помогать, доктор Миллер направила ее к гастроэнтерологу. Согласно неписаным правилам, раковый больной обладает заслуженной привилегией быть осмотренным специалистом в самый краткий срок. Марина получила возможность визита уже на следующий день. Кабинет гастроэнтеролога, как и все другие врачебные кабинеты в университете, был удобным и просторным. В назначенное время Марину со мной, ее «тенью», вызвали на осмотр. Как всегда, медсестра, сняв основные показатели состояния организма, спросила о симптомах. Внесение медсестрой ответов пациента в компьютер в последующем поможет врачу сэкономить время приема.

Медсестра покинула кабинет, и вскоре вошел гастроэнтеролог. Обеими руками он держал перед собой открытый компьютер. Поставив компьютер на стол и, не отрывая глаз от экрана, он пробормотал слова приветствия. Затем, так ни разу и не взглянув на больную, он стал задавать вопросы в дополнение к тем, которые задавала медсестра.

По сравнению с тем, какими были между больным и врачом отношения с незапамятных времен, с появлением компьютера в медицинской практике они разительно и необратимо изменились. В наши дни большинство врачей делят свое внимание между общением с пациентом и «общением» с компьютером, а, как известно, нормальный человек может успешно концентрироваться только на одном занятии. Либо пациент, либо компьютер. Врачи, которые сосредоточены на введении информации в компьютер во время визита, урезают время личного контакта с пациентом, что неизбежно производит впечатление, что работа с компьютером для них важнее, чем живое общение с пациентом. В оправдание врача надо сказать, что небрежные записи в истории болезни могут привести к назначению ненужных анализов и неправильных рекомендаций. Много раз я наблюдал, как врачи a priori составляют мнение о том, чем страдает больной, а затем направляют ответы больного так, что, в конце концов, другие специалисты подтверждают мнимый диагноз, который они создали в своей голове.

За несколько минут разговора врач так и не удостоил Марину ни единым взглядом. Возможно, он бы и посмотрел на нее, но компьютер заслонял его поле видения. В старые добрые времена, когда еще не было компьютеров, пациент имел полное право пожаловаться, что врач «даже не взглянул на меня во время приема», но сейчас у врачей есть алиби; они могут легко оправдаться тем, что они обязаны составить электронный отчет о приеме.

К тому времени, когда мы пришли на визит к врачу, мы уже свыклись с тем, что компьютер стал посредником в отношениях между врачом и больным, но сейчас пространство, отделяющее нас от врача, было настолько невыносимым, что Марина, предварительно взглянув на меня, сделала глубокий вдох и решительно сказала громким голосом: «Извините, доктор, но это становится просто невозможным. Взгляните на меня хоть один раз. В конце концов, я все еще жива».

После того как Марина закончила фразу, я ожидал защитной реакции со стороны врача, но не тут-то было. Оказалось, этот доктор хорошо понимал, что личный контакт с пациентом является интегральной частью приема.

– Простите, пожалуйста, – сказал он извиняющимся тоном. – Мне и самому не нравится такой стиль работы, но администрация требует от меня, чтобы мы предоставляли электронный документ о приеме на каждого пациента. А мне сегодня предстоит принять еще 15 человек. Чтобы успеть, я должен экономить каждую минуту. Обычно пациенты не жалуются так, как вы сделали только что, но я прекрасно знаю, что я поступаю неправильно. Однако, если я не введу информацию сейчас, мне нужно будет делать это дома до того, как я лягу спать, и я могу забыть кое-какие существенные детали. Обещаю исправиться. Его симпатичное лицо озарила улыбка, он закрыл компьютер и стал делать пометки в блокноте, периодически поглядывая на нас, когда она говорила.

Завершение приема было безупречным. Доктор оказался отзывчивым человеком и делал все необходимое, чтобы помочь решить проблему со здоровьем Марины. В конце приема он разъяснил Марине то, что мы и так уже знали раньше – причиной ее изжоги могла быть либо химиотерапия, либо рак, либо и то, и другое.

– Я выпишу вам протонно-ионный ингибитор, – сказал он в завершение. – Это лекарство поможет вам независимо от природы изжоги. Что касается диеты, медсестра даст вам брошюру с информацией по этому поводу.

Новое лекарство помогло Марине с изжогой, хотя отнюдь не было настолько эффективным, чтобы противостоять агрессивным проявлениям рака.

ЧТО РАЗОЧАРОВАЛО ДЕРМАТОЛОГА?

Как любой человек, кто ухаживает за серьезно больным, я делал все возможное, чтобы помочь Марине преодолевать страдания. То, что она была больна, не мешало ей, исполняя ее «супружеский долг», следить за тем, как я выгляжу. Она любила меня и хотела, чтобы я был в хорошей форме. Однажды она заметила у меня наверху головы какую-то припухлость или шишку, которая слегка чесалась, но, в общем-то, меня мало беспокоила. Прошло три недели, и Марина стала настаивать, чтобы я сходил к дерматологу. Я, как обычно, отказывался, но кто может устоять перед натиском любящей жены?

В больнице, где я работал, врач-дерматолог, моя хорошая знакомая, приятная женщина с большим опытом и большой практикой, осмотрела опухоль с помощью увеличительного стекла. Кстати, увеличительное стекло в руках дерматолога – это все равно, что стетоскоп на шее терапевта. После тщательнейшего минутного осмотра она с уверенностью заявила, что у меня на голове небольшая раковая опухоль. Она настолько была уверена в своем диагнозе, что тут же назначила мне удаление новообразования через пару недель. Зная, что вид рака, который она назвала, хорошо поддается лечению, я совершенно не был испуган. Более того, следуя своей привычке во всем плохом находить что-нибудь хорошее, я стал размышлять, как из плохой новости сделать хорошую. Получив от дерматолога еще одно однозначное уверение в том, что у меня рак, я поспешил домой.

Придя домой, я с лучезарной улыбкой заявил Марине, что теперь у нас обоих рак и, следовательно, мы с ней – друзья по несчастью. Мой жест был похож на тот, когда супруг потерявшего волосы больного раком больного из солидарности сбривает собственные волосы. Я знал, что реакция Марины на такую новость будет далеко не положительной, но почему бы не попробовать? У меня рак, поэтому мы теперь как бы товарищи по оружию по отношению к общему врагу.

Я внимательно следил за своей «шишкой», и через несколько дней, к моему удовлетворению, моя якобы «раковая опухоль» начала засыхать и отшелушиваться.