Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский

полы его мундира были оторваны гусарами, силившимися его удержать. Конечно, на его жалобу не было обращено никакого внимания. Оказалось, что офицер был полковник Французской армии comte de Lagondie[458], состоявший при главнокомандующем английскою армией лорде Раглане[459] (точно так же, как при французском главнокомандующем состоял английский офицер). Он рассказал, что во время нашей рекогносцировки он поскакал по направлению огня и очутился среди всадников, которых по причине своей близорукости он не мог рассмотреть и принял за своих. Наши гусары его схватили. Он был в отчаянии и не мог себе простить, что до ожидаемого сражения попал в плен. Князь Меншиков велел его сейчас же отправить в Севастополь, но находился в затруднении, в какой именно дом или в какое ведомство[460]. Услышав это, так как я занимал в Севастополе целый дом, в котором были прислуга и повар, я предложил на первых порах поместить его у себя. Князь очень был доволен и отправил его с мичманом князем Ухтомским в телеге.

Вечером зажгли огни в огромном лагере неприятельском, который казался совершенно близко.

8—го сентября рано утром было заметно у союзников движение, группы всадников ехали по разным направлениям и встречались. То были, вероятно, начальники разных частей, съезжавшиеся для совещаний; заметно было сообщение между сухопутными войсками и военными судами; потом видно было движение войск, которые пошли по направлению к нашему левому флангу; вскоре и доложили главнокомандующему, что они поднимаются на наши высоты.

Князь Меншиков сейчас же поскакал к угрожаемому пункту. К тому времени уже начали показываться на нашей стороне вскарабкавшиеся зуавы сначала в малом числе, но ряды их быстро умножались; они строились, но еще не стреляли.

Стоявший у самой оконечности нашего левого фланга батальон Минского пехотного полка, находившийся уже с самого утра под жестоким огнем с неприятельских судов, ретировался на встречу к нам. Адъютанты князя были уже большею частью разосланы в разные стороны, и князь, увидя батальон, приказал мне поскакать к его командиру приказать ему поворотить налево кругом и взять ружья на перевес[461]. Я подскакал к нему и при страшном треске и гуле орудий должен был громко кричать, чтобы передать приказание начальника, услышав которое, он приложил руку к фуражке и, отвечая: «слушаюсь», поворотил налево кругом с своим батальоном. Я следил за действиями батальона, видел, как, по—дошедши на довольно близкое расстояние от зуавов, он остановился и начал стрелять по французам. К моему удивлению, мне показалось, что наши солдаты держали ружья вверх и стреляли не прицеливаясь.

Князь стоял на бугорке и рассматривал местность. В это время зуавы[462] и поднявшиеся на гору французские орудия начали стрелять, и огонь сделался вскоре очень сильным. Место, где князь стоял, было так открыто и подвергалось такому огню, что он велел нам всем рассыпаться в разные стороны, потому что наша группа слишком обращала на себя внимание неприятеля. Вдруг я вижу лежащего на земле человека в солдатской шинели расстегнутой, под которой была красивая фуфайка, на погонах вензель Государя. Я узнал Сколкова[463], бывшего адъютантом князя Меншикова; правая рука у него была оторвана и под ним целая лужа крови. Увидев меня, он стал кричать и просить меня, чтобы я его доставил на перевязочный пункт. Я поскакал, увидя повозку, и в то время как я ехал, я посмотрел назад и вижу, Сколков встал на ноги и бежит за мной, но минуты через две он опять упал. Снаряды летали со всех сторон, гранаты лопались. Я повернул повозку, положили в нее Сколкова, и я велел везти его на перевязочный пункт.

Но в это время сражение уже кипело по всей линии, раздавалась неумолкаемая стрельба из орудий, ружей и при этом крики десятков тысяч людей, неопределенные и всё возрастающие. Наша артиллерия, подоспевшая на левый фланг, начала действовать успешно, так что вначале огонь неприятельский заметно ослабел. Но это продолжалось недолго: подвозимые на высоты французские орудия открыли убийственный огонь.

Князь Меншиков, узнав, что неприятель атакует центр нашей позиции, поскакал туда, но заехал на перевязочный пункт, где на земле лежал Сколков и тут же, при нас, ему резал руку доктор Таубе[464] (без турникета). Простившись со своим бывшим адъютантом, князь повернул к центру нашей позиции и к самому тому месту, где была его ставка. Мы въехали в нашу батарею, которая еще действовала, но в которой большая часть прислуги и лошадей были убиты и ранены; оставшиеся артиллеристы заряжали орудия и стреляли среди дыма и грохота канонады.

В самом центре огромная масса английских войск в красных мундирах, перешедши уже речку Альму, поднималась на высоты с ужасными криками и музыкой шотландских bagpipes[465]; впереди и по сторонам шли черные riflemen[466], и все стреляли по нашим войскам; по обе стороны речки и кругом моста видны были груды красных мундиров: это были убитые и раненые англичане.

Я ясно видел, как один из наших полков (Владимирский, как я впоследствии узнал) шел в атаку на англичан. Впереди полка на лошади сидел в серой шинели генерал и вел полк сам лично (то был князь Горчаков Сибирский[467], как его звали). Схватка Владимирского полка с наступавшими англичанами была довольно продолжительна и очень жаркая. Знамена переходили по нескольку раз из рук в руки, и наконец наши должны были уступить перед превосходством неприятельских сил. Всем известно (и это видно из английских источников), что потеря у англичан была так сильна при переходе через р. Альму, что отдан был приказ отступления лордом Рагланом[468], как вдруг показались над верхнею дорогой войска генерала Bosquet[469], и тогда только англичане решились продолжать наступление.

Но вскоре показались на высотах, влево от батареи, через большую дорогу, войска французские, те самые, которые под командой генерала Bosquet атаковали и окончательно обошли наш левый фланг.

Меншиков отдал приказание общего отступления и отъехал от батареи[470]. В этот момент лошадь моя осела подо мною. Спрыгнув с нее, я увидел, что она была ранена пулею в ляжку на вылет и кровь текла по ноге; однако ж, поводив ее немного за уздечку, я убедился, что она могла идти и даже мало хромала. Я опять на нее сел и поехал по направлению, куда спустился Меншиков, которого я уже потерял из виду. Пули английских войск летали кругом, и я в этот день понял выражение: град пуль; они действительно со всех сторон свистали и поднимали