Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

должна быть вечно признательна своей благодетельнице. А Полине Виардо он написал: «Не буду говорить вам о моей благодарности: для нас с вами это слово не имеет значения; но вы знаете, что можете рассчитывать на мою полную, совершенную, вечную преданность, вы знаете, что можете потребовать у меня мою жизнь и я буду счастлив вам ее отдать. Говорю вам так и знаю, что вы этому верите…»

Дочь отправилась в путь, а Тургенев послал ей вдогонку новое заботливое и нежное письмо Виардо: «…У вас болят глаза и невралгические боли в ухе снова вернулись, бедный дорогой друг, и за что вы страдаете? Если бы я только мог взять на себя ваши страдания, с каким удовольствием, с каким наслаждением я бы это сделал! Хочу надеяться, что это письмо застанет вас уже оправившейся; но я буду спокоен лишь тогда, когда вы сами сообщите мне об этом. Ну, успокойте же меня поскорее! С сегодняшнего утра я не могу думать ни о чем другом, кроме этого ужасного дня в Париже, когда вы так измучились. Я бы охотно дал себе отрезать руку, если б это могло помочь вам; право, я сердит на себя за то, что здоров, в то время как вы страдаете… Mein Gott, ich mociite mein ganzes Leben als Teppich unter Ihre lieben Fusse, die ich 1000 mal Misse, breiten (Боже мой, я бы хотел всю мою жизнь расстелить, как ковер, под вашими милыми ногами, которые целую 1000 раз (нем.). Тысяча приветов всем, а что касается вас, Sie wisseri dass ich Ihnon ganz und gar angehore (Вы знаете, что я принадлежу вам весь и навсегда (нем.)».

Он даже просит Полину прислать ему в письме обрезки ногтей или засушенный цветок, который она носила в туфельке: «Тысяча благодарностей за милые ногти; взамен посылаю вам свои волосы. Прошу вас прислать мне лепесток из-под вашей ноги. Целую милые, дорогие ноги (нем.)».

Тургенев верит теперь в то, что его жизнь реально смешивается в единое целое с жизнью певицы, и пишет пронзительные строки: «Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относятся к Вам. Мне приятно ощущать в себе, после семи лет, все то же глубокое, истинное, неизменное чувство, посвященное вам; сознание это действует на меня благодетельно и проникновенно, как яркий луч солнца; видно, мне суждено счастье, если я заслужил, чтобы отблеск вашей жизни смешивался с моей! Пока живу, буду стараться быть достойным такого счастья; я стал уважать себя с тех пор, как ношу в себе это сокровище.

Маленькая Полина должна быть уже в Париже, если с ней ничего не случилось дорогой; благодарю вас вперед за ласки, которые вы подарили ей, и за всю доброту, которою вы ее окружите. Повторяю вам: единственное, что я сказал ей при расставании, было то, что она должна обожать вас, как своего бога. В этом она не будет одинока; но ей особенно не годится думать о вас иначе, как скрестив руки и склонив колени». «…Надо, не теряя времени, начать учить ее игре на рояле. Господи, зачем я говорю всё это? Я знаю, что некий ангел сделает для ней всё; я говорю это только для того, чтобы иметь лишний повод упасть еще раз к вашим ногам… Дорогой, дорогой, добрый друг мой, пусть всё, что есть хорошего на свете, будет вашим уделом! Не забывайте самого верного и преданного из ваших друзей» (1 ноября 1850 года).

Нужно было срочно раздобыть деньги для отсылки Виардо за проживание дочери, и Тургенев отправляется в «Современник». Вот как об этом вспоминает Авдотья Панаева: «За 1848 и 1849 годы на «Современнике» накопилось много долгов, надо было их выплачивать, и потому среди 1850 года денег не было, а между тем Тургеневу вдруг понадобились две тысячи рублей. Приходилось занять, чтобы скорее удовлетворить Тургенева, который объявил Некрасову: «Мне деньги нужны до зарезу, если не дашь, то, к моему крайнему прискорбию, я должен буду идти в «Отечественные записки» и запродать себя, и «Современник» долго не получит от меня моих произведений». Эта угроза страшно перепугала Панаева и Некрасова. Они нашли деньги при моем посредстве и за моим поручительством».

* * *

А между тем состояние Варвары Петровны становилось все хуже, и она перебралась в Москву. 16 ноября Иван получил известие, что мать умирает. Он выехал из Петербурга в тот же вечер, но приехал в Москву лишь 21 ноября, пробыв в пути целых пять суток, что в осенний период иногда случалось. Все изменилось лишь с открытием движения по железной дороге в 1851 году.

Варвара Петровна допустила к себе сына Николая только за день до смерти. Просила, чтобы привели к ней Ивана, чтобы попрощаться с любимым сыном, но он все не приезжал. Умерла Варвара Петровна 16 ноября 1850 года в Москве, в доме на Остоженке, в возрасте 63 лет. Иван Сергеевич прибыл в Москву лишь в день похорон вечером, после того как его мать была предана земле в некрополе Донского монастыря. Не пожелала Варвара Петровна быть похороненной рядом с мужем в Санкт-Петербурге, а выбрала себе собственное место успокоения в Москве.

После смерти матери пишет Тургенев письмо Виардо: «Мать моя умерла, не оставив никаких распоряжений, – множество существ, зависящих от нее, остались, можно сказать, на улице; мы должны сделать то, что она должна была бы сделать. Ее последние дни были очень печальны. Избави Бог нас всех от подобной смерти! Она старалась только оглушить себя – накануне смерти, когда уже началось предсмертное хрипение, в соседней комнате, по ее распоряжению, оркестр играл польки. О мертвых – или хорошо, или ничего, поэтому не скажу вам больше ничего. Все же – так как я не могу не делиться с вами всем, что чувствую и что знаю, – прибавлю лишь еще одно слово: мать моя в последние свои минуты думала только о том, как бы – стыдно сказать – разорить нас – меня и брата, так что последнее письмо, написанное ею своему управляющему, содержало ясный и точный приказ продать все за бесценок, поджечь все, если бы это было нужно, чтобы ничего не уцелело. Но делать нечего – надо все забыть – и я сделаю это от души теперь, когда вы, мой исповедник, знаете все. А между тем – я это чувствую – ей было бы так легко заставить нас любить ее и сожалеть о ней! Да, сохрани нас Боже от подобной