Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи - Шари Франке

Я так и сделала. Пригласила ее на разговор об этом лично, и она приняла приглашение, велев мне явиться на ланч с ней и Кевином в местном ресторане.

Я сидела напротив них, гоняя по тарелке картошку фри. Руби, как обычно, взяла разговор в свои руки.

– Очень эгоистично с твоей стороны было написать мне такое, – сказала она, качая головой.

Я шумно вздохнула и глубже ушла в себя, ничего не отвечая.

– Какими мотивами ты руководствовалась, когда отправляла это сообщение, Шари?

Я повозилась на стуле, ощущая, как гнев начинает разгораться у меня в груди.

– Честно? Я надеялась, что, может быть, ты хоть раз меня услышишь.

– То есть, по-твоему, я тебя не слышу?

– Мы собрались на ланч, чтобы поговорить о моих чувствах. Но они, очевидно, не имеют значения.

Руби сверкнула на меня глазами.

– Шари, я хочу, чтобы ты по-настоящему проанализировала свои мотивы. Потому что, мне кажется, ты что-то скрываешь.

Так оно и было. Но я не могла рассказать ей о Дереке, правда же? Я просто хотела, чтобы она как-нибудь дала мне понять, что я ей не безразлична. Однако с Руби такое было невозможно.

К десерту я была полностью разбита. Плакала над своим шоколадным тортом. Извинялась, что проявила ужасный эгоизм и заставила их пройти через такой неприятный разговор.

– Спасибо, что позволила указать тебе на правду, Шари, – ответила Руби, похлопав меня по руке. Официант как раз положил на стол чек. – И раз уж ты теперь взрослая, мы рады дать тебе возможность заплатить за ланч.

Я лишь покорно кивнула и вытащила кошелек, наблюдая, как $80 исчезают с моего счета быстрее, чем мое желание жить.

Несколько дней после того катастрофического ланча я провалялась в кровати. Любые мысли, мелькавшие в голове, были окрашены паранойей и сомнениями.

Дело во мне?

Дело в Джоди?

Дело в Господе Боге?

Может, во мне говорит тревожное расстройство?

Я сомневалась в своем здравом рассудке, не в силах понять, что реально, а что нет.

Я не могла заставить себя ходить на занятия. Мой организм реагировал физическими симптомами, которые я просто не могла игнорировать.

«Что будет, если я всерьез пойду против матери?» – думала я, сжимаясь от страха при одной мысли. На самом деле, ответ был мне известен. Во власти Руби обратить против меня моих братьев и сестер, отрезать меня от единственных в мире людей, понимавших, в какой безумной обстановке мы выросли. Она не задумываясь спустила бы этот курок.

«Какой будет моя жизнь без семьи?» – спрашивала я себя, и сердце у меня ныло. Я понимала, что скорее соглашусь до конца своих дней терпеть мучительную депрессию, чем потеряю их навсегда.

Одновременно Дерек как будто нашептывал мне на ухо:

– Я вижу, что вытворяют твои родители. Я понимаю, что это неправильно. Позволь тебе помочь.

Он взял меня под контроль с нашей первой встречи: Дерек знал, что с моим воспитанием я готова подчиняться и не гнать волну. А поскольку я подпустила его ближе, чем следовало, поскольку доверилась ему и рассказала об играх разума и психологическом насилии, которые в моей семье выдавали за любовь, он понимал, на какие кнопки давить.

Мое тело, мое пространство, само мое существо… все это больше мне не принадлежало. Поэтому, когда Дерек начал обращаться со мной как со своей собственностью… я укрылась у себя в голове. А на лицо нацепила широкую лживую улыбку, которая уже помогла мне через столько всего пройти.

Какая ирония: пока все это происходило, я изучала эмоциональное насилие на занятиях в колледже. Мы говорили о динамике принуждения, о том, какими способами абьюзеры манипулируют жертвами. Но сколько бы я ни рассуждала об этих концепциях, сколько бы ни сдавала работ по ним и ни участвовала в дискуссиях о природе абьюза, у меня не получалось применить полученные знания к собственной жизни. Мой мозг отказывался пускать меня туда.

Однако в глубине души я знала, кто такой Дерек. Просто еще один из них. Как Руби и Джоди – очередной токсичный взрослый в моей жизни, высасывающий мозг из моих костей.

Глава 32

Семена исцеления

Был один из идеальных дней начала лета – тех, что ощущаются как пощечина в лицо, когда твоя жизнь разваливается на части.

– Шари, думаю, тебе нужна терапия, – сказал принимающий исповедь священник, увидев, какими пустыми глазами я таращусь в пространство.

– О да, – ответила я, – я уже ходила раньше, и мне нравилось. Но Руби мне не позволит. Я на семейной медицинской страховке. Она не разрешит.

– Ничего, церковь позаботится об этом, – сказал он. – Мы покроем все расходы, без вопросов.

Верная данному слову, церковь вмешалась и оплатила мне терапию и лекарства, не вовлекая семью. Это сняло большой груз с моих плеч.

И вот я сидела в массивном плюшевом кресле в кабинете моего нового терапевта – ее звали Дана, и пока что она мне нравилась.

– Итак, Шари, – начала Дана мягко, – каковы твои надежды на терапию? У тебя есть конкретные жалобы?

Я потеребила нитку, торчащую из подлокотника, стараясь не встречаться с Даной взглядом.

– Ну… дома дела так себе.

Мне хотелось открыться побольше с учетом того, какой осторожной я была в прошлый раз, с доктором Уинтерс.

Дана наклонилась вперед и кивнула.

– Что ты имеешь в виду, Шари? Что происходит?

Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить колотящееся сердце.

– Дело в моей маме. Она очень властная. Контролирующая. И мне кажется, она не очень меня любит.

Дана кивнула, что-то отметив в блокноте.

– Ты можешь привести пример, когда в последний раз чувствовала это при общении с матерью?

Я сухо усмехнулась, качая головой.

– С чего бы начать? – слова полились потоком, который я не могла остановить.

Я рассказала ей про фортепиано, про перевод из школы, про необходимость постоянно находиться под камерами, даже усталой и больной. Рассказала про Джоди, ее переезд и отчуждение отца. Рассказала, что наш дом давно перестал быть семейным очагом.

Взгляд Даны стал ласковей, и она отложила ручку.

– Похоже, тебе пришлось непросто, Шари. С таким в одиночку не справишься.

У меня на глаза набежали слезы, и я их сморгнула.

– Я просто… не знаю, сколько еще смогу терпеть.

– Шари, я хочу, чтобы ты понимала: то, как твоя мама себя ведет, как она обращается с тобой и твоими братьями и сестрами… это не норма. Это эмоциональное насилие.

Насилие?

Я представила, как засмеялась бы Руби, будь она здесь. Не драматизируй, Шари! Но ведь это говорила не я, а Дана. Настоящий