Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика - Анна Давидовна Краснопёрко


Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика читать книгу онлайн
Минское гетто до сих пор остается незаживающей раной на теле Европы. В годы Второй мировой здесь гибли тысячи евреев СССР, а также евреи, вывезенные в Минск из Германии, Австрии, Чехии… Еще не все тайны гетто открыты, не все истории рассказаны…
Впервые на русском языке как отдельная книга представлена документальная повесть минчанки Анны Краснопёрко «Письма моей памяти». Когда в Минск пришла война, Анне было почти 16 лет. Она – свидетель, всё видевший, всё помнивший и впоследствии сумевший написать об этом.
Повесть «Письма моей памяти» дополняют партизанские рассказы автора, также впервые публикуемые на русском языке, и ее очерк о Германии. Завершают издание послесловия мужа и сына Анны Краснопёрко о том, как жила семья и как создавалась книга.
В прозе и публицистике, в своих публичных выступлениях Анна Краснопёрко говорила о том, что война выявляет и худшее, и лучшее, что есть в человеке, дает примеры высочайшего проявления духа всех людей, без деления на национальности, – русских, немцев, евреев, белорусов…
Конечно же, и она была благодарна судьбе за обретение множества друзей в Германии. За появление посвященного ей стенда в Музее Второй мировой войны «Берлин-Карлсхорст», рассказывающего о пройденном гитлеровским рейхом пути от притязания на мировое господство до тяжелейшей катастрофы. За вершинные в жизни часы – Анна выступила перед журналистскими телекамерами и диктофонами, когда в Мюнстере была удостоена чести поставить свою подпись в книге почетных гостей этого города, Золотой книге, в которой до нее еще как представители Советского Союза расписывались Михаил Горбачев и Эдуард Шеварднадзе. За наше путешествие по Израилю в составе группы, сформированной социал-демократической партией Германии. За четыре дня в Париже, подаренные нам берлинским Свободным университетом. Могу назвать еще и еще проявлявшиеся со стороны обретенных друзей знаки сердечного к ней отношения.
А уже когда оставалось ей жить несколько недель, я пришел к ней в больницу с письмом от ставшего нам очень близким человеком – профессора Иоханнеса Шлоотца, берлинского политолога. От имени созданной им Рабочей группы белорусско-немецких встреч он сообщил о намерении учредить для молодых историков и политологов, занимающихся тематикой Второй мировой войны, премию имени Анны Краснопёрко. Просил дать на это согласие.
Аня разволновалась, заплакала, несколько раз произнесла:
– Это венец жизни!
…Она смотрит на меня с фотографий на стенах, на стеллажах, под стеклом письменного стола. В ящиках стола, в книжных шкафах так, как они разложены были ею, лежат разноязычные журналы, другие издания с фрагментами из «Пісем маёй памяці», рассказами и газетными очерками, написанными ею, с публикациями о ней. Словом, все в квартире, как было при ней.
Но нет – все иначе! Пусто, неуютно, холодно мне в моем жилище!
Однажды вспомнилось: мальчишкой до войны читал принесенную родителями книжечку с поэмой и стихами Семена Кирсанова, написанными поэтом в потрясении после смерти жены. Очень они, как теперь понимаю, были тогда «пошедшими» у читателей. В библиотеке поднял том Кирсанова, нашел то давнее – насколько же оно про меня!
Я всю ночь
писал письмо.
Все
сказал
в письме.
Не писать его
не смог,
а послать —
не смел.
Я писал письмо
всю ночь.
В строки всматривался,
только
нет на свете
почт
для такого адреса.
Если б я
письмо послал —
что слова на ветер.
Той,
которой
я писал,
нет на свете.
Владимир Мехов
(Опубликовано в журнале «Мишпоха» (Беларусь), № 9, 2001)
Подробности судьбы и времени
Дополняя сказанное
Анна Давыдовна Краснопёрко – моя мать. Владимир Львович Мехов (Нехамкин), автор очерка «Скорбь», посвященного матери, – отец. Обоих уже нет на свете.
Отец писал «Скорбь» по свежим следам, кровью сердца, и, наверное, все основные моменты, связанные с жизнью матери, рассказал. Но, кроме основных, есть и такие, которые сегодня требуют отдельных разъяснений.
Приведу пример. В 2020 году «Письма моей памяти» вышли во Франции. На французский их переводила белорусская парижанка Елена Лопатнева. Человек удивительно добросовестный, она во время работы постоянно забрасывала меня по электронной почте уточняющими вопросами. Что такое упоминаемая в повести «фабрика-кухня на Свердлова»? «Газоубежище» – это то же самое, что бомбоубежище или не совсем? Как вышло, что руководство БССР в июне 1941-го успело эвакуироваться, а столько народу – нет? Иногда я, грешным делом, пожимал плечами: ну что же она спрашивает о вещах, которые всем известны. А потом думал: нет. Не всем. Это тебе уже за шестьдесят, ты что-то успел застать в детстве, что-то услышать от старших. А здесь другое поколение. То, что для тебя – вещи сами собой разумеющиеся, для нынешних – ветхая непонятная старина, представимая лишь теоретически…
Кроме того, есть вопросы, скажем так, личные, их часто слышишь именно от молодых читателей. А почему ваша мать не уехала в Израиль? А книга действительно с самого начала писалась на белорусском? А почему то?.. А почему это?..
Словом, есть множество деталей эпохи и частной жизни нашей семьи, заслуживающих отдельного разговора. Что ж – пойдем по порядку и начнем с первых страниц.
Ее отец, мой дед
В самом начале повести юная Аня Краснопёрко и ее маленькая сестра Инна провожают на фронт отца – моего деда. Он уходит в военкомат сам, не дожидаясь повестки.
Деда звали Давид Маркович Краснопёрко. Из-за давней ошибки писаря в документах он значился «Краснопюрко». (Уточню, что и мать – то ли из-за такой же писарской ошибки, то ли по принципу «так сложилось» – всегда писалась и произносилась как «Анна Давыдовна», а не «Анна Давидовна».) Начавшаяся война была в жизни деда уже четвертой. А то и пятой – тут как считать.
Год его рождения – 1898. Помню, он рассказывал мне, мальчишке, как в Первую мировую служил на Румынском фронте в саперном батальоне (даже напел строевую песню). Дальше – Гражданская. Дед – у красных (а к кому еще в ту бешеную пору мог податься еврейский парень с солдатским опытом, если прочие – сплошь погромщики?). Когда все закончилось, поступил на рабфак, потом в институт. Стал химиком. Работал перед войной на минском заводе «Большевик», пропадал в своей лаборатории целыми днями.
Но дипломированный химик – это по тем временам и весьма дефицитная воинская специальность! После Первой мировой все были уверены, что в грядущих войнах боевые отравляющие газы вновь будут применены (потому, в частности, и строились в 1920—1930-е годы в советских городах те самые газоубежища – герметичные укрытия для населения с фильтрами для очистки воздуха; дед в Минске их тоже готовил). В армии же в каждом полку по