Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

с министром С. Д. Игнатьевым 19 ноября 1952 г. освобождены с правом проживания только в Хабаровске Константинов и Клетный, 14 лет не прекращавшие разведывательную, контрразведывательную и научную работы в тюремных условиях. Они продолжали трудиться референтами в УМГБ – Управлении КГБ по Хабаровскому краю. Проживали на квартирах в городе. Только после реабилитации 26 мая 1956 г. Военной коллегией Верховного суда СССР Константинов и Клетный обрели полную свободу»141.

Выглядит вполне убедительно. Признаться, намного убедительнее, чем многие воспоминания о жизни Константинова. По всему получается, что Клетный, но прежде всего Константинов оказались настолько высокопрофессиональными переводчиками с японского языка, что не только успех Хабаровского процесса в определённой степени зависел от их знаний, но и многие другие проблемы, связанные с обработкой трофейных японских документов, они могли решить так, как никто. И тем не менее… Уже в наши дни хабаровский историк и востоковед Алексей Колесников нашёл документ, напрямую относящийся к этому жизненному этапу Константинова и Клетного и вызывающий новые вопросы. Вот его полное содержание с сохранением орфографии и пунктуации оригинала.

«Получ. 14 февраля 1952 г. 11 час. 30 мин.

Расшифр. 14 февраля 1952 г. 13 час. 35 мин.

Из Москвы МГБ

тов. НЕСТЕРОВУ

В целях ускорения и упорядочения обработки трофейных японских документов министерством госбезопасности СССР даны указания:

1. Создать за счёт штатов УМГБ Хабаровского края специальное отделение по обработке трофейных японских документов, взятию на учёт выявленных преступников, а также подготовки для их розыска и ориентировки по существу материалов соответствующих заинтересованных органов МГБ, в составе: начальник отделения, заместитель начальника, два старших уполномоченных, четыре оперуполномоченных, три пом. оперуполномоченных, три оперативных переводчика.

2. Отстранить от работы по обработке трофейных документов заключённых КОНСТАНТИНОВА, КЛЕТНОГО и агентов… и… как невнушающих доверия. Правильность выполненных ими переводов проверить через сотрудников УМГБ, владеющих японским языком.

3. Управлению кадров МГБ СССР подобрать и направить в УМГБ Хабаровского края сроком на 6 месяцев 10 квалифицированных переводчиков японского языка. Разрешить УМГБ Хабаровского края, по согласованию со 2 г. авным управлением МГБ СССР привлечь в качестве вольнонаёмных переводчиков для обработки японских документов хорошо изученных и проверенных агентов, ранее работавших в лагерях МВД среди военнопленных японцев.

4. Обязать отдел “А” МГБ СССР разработать инструкцию о порядке взятия на централизованный учёт, проходящих по трофейным документам.

Одновременно МГБ СССР запросило военное министерство СССР об откомандировании сроком на 6 месяцев в распоряжение УМГБ Хабаровского края из 7 отдела политуправления войск Дальнего Востока 10 квалифицированных японистов.

О выполнении данных указаний просим информировать.

№ 104797

13 II 52 г. Лялин»

Объяснить два прямо противоречащих друг другу документа – о недоверии Константинову и Клетному и последовавшей за этим проверкой их ранее проделанных работ, а потом освобождением за эти же самые работы, может оказаться непросто. Разница между двумя решениями Москвы – полгода. В феврале японисты оказываются на грани нового тюремного срока. Почему? Кто засомневался в качестве их перевода? И где – в Хабаровске или в Москве, куда в итоге стекались все материалы и где, в отличие от Хабаровска, имелись свои квалифицированные переводчики? Или это был тот самый человек, что «низко опускал голову при встрече с Константиновым»?

Так или иначе, но вместо наказания последовало долгожданное и теперь уж точно неожиданное освобождение. Пусть пока без права покинуть Дальний Восток, фактически условно-досрочное, но всё же – освобождение. Проверка не выявила серьёзных расхождений в переводах Константинова и Клетного, двух агентов МГБ, одним из которых, кстати, был японец, и как раз за эти полгода, что прошли с получения в Хабаровске шифровки № 104797, туда прибыли откомандированные именно на этот срок переводчики и выполнили всю работу. Тогда Константинов и Клетный оказались просто не нужны, их злой умысел в переводах не был подтверждён, и их просто выпустили из «шарашки».

«Сны о России»

Весной 1956 года начался процесс реабилитации. 22 марта в Военную коллегию Верховного суда Союза ССР поступило «Заключение по делу Константинова В. М. и Клетного А. Л.». В нём, помимо прочего, говорилось:

«Военный прокурор отдела Главной военной прокуратуры подполковник юстиции Беляев, рассмотрев архивно-следственное дело № 982028 по обвинению КОНСТАНТИНОВА Владимира Михайловича и КЛЕТНОГО Александра Леонтьевича, а также материалы дополнительной проверки,

УСТАНОВИЛ

<…> На следствии и в суде КОНСТАНТИНОВ и КЛЕТНЫЙ виновными себя признали. Кроме личных показаний, обвинение КОНСТАНТИНОВА и КЛЕТНОГО основано на показаниях ИОШИДА, ЕРМАКОВА, БЕРЗИНА, ВИШНЕВЕЦКОГО, ДОБИСОВА, МЕЛЬНИКОВА, РЕЗНИКОВА и ШЕБЕКО-ЖУРБА[56].

В связи с жалобами осужденных по делу произведена дополнительная проверка, в процессе которой предъявленное КОНСТАНТИНОВУ и КЛЕТНОМУ обвинение не нашло своего подтверждения»142.

Полностью оправданный 26 мая 1956 года, Владимир Михайлович Константинов и Серафима Константиновна Калиш вернулись в Москву. Считается, что это удалось ему благодаря помощи ещё двух бывших «сидельцев» – академика Николая Конрада и писателя Романа Кима: «Роман Николаевич Ким, находившийся в начале 50-х годов в Москве, не раз обращался к Логуновой Вере Васильевне, сотруднице Института востоковедения АН СССР, с просьбой помочь Константинову устроиться на работу, когда он приедет издалека»143.

Интересно, что сам Ким в это время ещё не был реабилитирован, но при этом как бывший сотрудник контрразведки добился включения своего отбытого срока в срок действительной военной службы в органах Госбезопасности. Он действительно не раз содействовал своим знакомым в поиске и получении работы после освобождения. Роман Николаевич хорошо знал Клетного – когда-то даже просил того привезти из Токио книги по ниндзюцу, но Александр Леонтьевич скончался вскоре после освобождения, а вот Владимиру Михайловичу удалось помочь. Общими усилиями Константинова устроили на должность младшего научного сотрудника Института востоковедения АН СССР.

30 июля 1954 года Конрад подбадривал Константинова:

«Ваше письмо обрадовало меня, т. к. я не знал ничего о Вашей судьбе. Рад и тому, что Вы продолжаете работать, как японист. А о том, что Вы были хорошим японистом, тоже помню. Не сомневаюсь, что таким же Вы и оставались… Радует меня и то, что Вы хотите заняться диссертацией»144.

Николай Иосифович Конрад вообще ценил Константинова исключительно высоко, едва ли не выше прочих японоведов-практиков. Вот что он написал ему 15 марта 1960 года:

«Вы пережили многое и сохранили… [свои лучшие] качества в полной неприкосновенности… Вы из тех, кто работает, а не делает вид, что работает. Это качество Вы сохранили и донесли до сегодняшнего дня»145.

Конрад советами не раз помогал Константинову в подготовке диссертации, включая обсуждение её названия. Под его началом Владимир Михайлович и добился того блестящего успеха, с которого начался рассказ о нём в этой главе. 8 июля 1961 года решением Высшей аттестационной комиссии ему была присуждена учёная степень доктора исторических наук за диссертацию на степень лишь кандидата наук.

В институте Константинов пользовался практически всеобщим уважением и любовью. До крайности язвительный по отношению ко многим коллегам руководитель отдела японских исследований Игорь Латышев вспоминал: