Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

засмеялся. «Это хорошо, что я от вас слышу, наконец, логическое и благоразумное рассуждение. Несмотря на ваш ум, вы совсем еще дитя и жизни не знаете, а ведь она не так проста и гораздо сложнее, чем вы думаете. Вы много идеализируете». На нашем пути тихо падали белые хлопья снега, покрывая путь снежным ковром. Но вот мы входим в мрачные ворота Петропавловской крепости. В стороне темнеет фигура часового. Мы прощаемся, и Павлуша исчезает в темноте. Я вхожу в квартиру Наташи и у нее застаю Диму[194], брата ее мужа. На столе чай, и мы еще некоторое время разговариваем.

Я долго не могла заснуть, охваченная порывами взволнованных чувств.

5 апреля. Дни стоят солнечные, хотя и холодные по утрам и вечерам, и снегу еще много, но в воздухе чувствуется начало весны и на солнце пробегают незаметные ручейки. В свободное время приходят Павлуша и Миша, помогают нам по математике и физике. Сережа и Костя приходят реже. Как-то в разговоре со мной Павлуша заметил, что Катя по характеру не похожа на Наташу, что она более рассудительна и что ему думается, что она Мишу не любит, а только ценит его большую любовь, его поклонение, а если бы он меньше ее любил, она не обращала бы на него внимания. «Интересно, какая в жизни из них выйдет пара? А сейчас, когда я смотрю на них, то мне кажется, что я съел что-то сладкое». Я засмеялась. «Я вообще не люблю слащавости в отношениях, а особенно когда это выставляется напоказ, – заметил Павлуша. – Последнее время, наблюдая, – продолжал он, – я замечаю, что Катя к вам относится очень странно и неровно, часто старается задеть вас словами». – «Да, это верно, прежних хороших отношений нет. Я не люблю, когда бесцеремонно заглядывают в чужую душу, а Катя, как это ни странно, задает мне вопросы, на которые не всегда можно ответить, следит за моим настроением, порою я не могу удержаться от резкого ответа ей. Она просто не понимает, о чем можно спрашивать и о чем нет, хотя это должно бы ей подсказывать чувство такта». – «Да, это чувство у Кати отсутствует совершенно, в этом я убедился раньше». – «К тому же у нас с Катей разные характеры, взгляды на многое, привычки, что приводит к столкновениям и что мне бывает особенно неприятно. Я объясняю наше отчуждение друг от друга тем, что мы выросли, стали старше, наши характеры стали больше определяться и мы лучше узнали друг друга. Но, несмотря на то, в Кате есть много хорошего, и нас связывает детская привязанность в прошлом, школьные годы, проведенные вместе. Теперь я замечаю, что Катя уделяет больше внимания Мише, и я радуюсь за него».

8 апреля. Один раз мы все сидели в гостиной – Катя, Сережа, Павлуша и Костя. Мы шутили друг над другом, и Павлуша вдруг, смеясь, заявил, что он трест утильсырья, а я хлам, который нужен только этому тресту и больше никому, а потому у него нет конкурентов. Он монополист. Потом в таком же духе он острил над Катей и Мишей и даже досталось Боре с Тасей. Мы весь вечер смеялись над остротами, высмеивая друг друга.

На другой день Павлуша пришел к нам от профессора поздно вечером, и я спросила его, почему он не пошел домой, а пришел к нам. Он, засмеявшись, сказал: «Это только из-за вас: мне захотелось увидеть вас и поговорить с вами». – «Так я вам и поверю! Давно ли вы говорили, что я никому не нужный хлам? Вечные насмешки!» – «Нет, это правда, я говорю это вполне серьезно, – он лукаво улыбнулся и посмотрел на меня, – видите ли, Таня, утильсырье не всегда является хламом, среди отбросов, его составляющих, попадаются и золотые стружки».

Потом мы разговорились о жизни, и он заметил: «Я счастлив[195], что в семейной жизни каждый должен сохранить за собою право быть свободным, считаться друг с другом без давления друг на друга, и быть правдивым. А если мы возьмем Катю и Мишу, – вы заметили, как Катя нарочно при всех старается показать свое превосходство над Мишей и свою власть над ним, зная, что он смолчит и исполнит все ее капризы?» – «Но это очень скучно, – заметила я, – я не люблю тех, кто слишком легко подчиняется. И сама не люблю исполнять чужие капризы».

О Боре Павлуша говорил: «Мне Борю жаль, как бы это увлечение Тасей не кончилось для него печально и плохо. Вот вы бы попробовали его спасти от этой любви». Что это было – шутка или испытание меня? «Нет, – ответила я, – я никогда не смогла бы полюбить Борю по-настоящему, хотя и знаю, что в нем есть много хорошего. Я его жалею. Но я не способна влюбиться из жалости, это чувство в моей жизни не играет большой роли и не влияет на мои поступки, – ведь это чувство сверху вниз. Я не могу увлечься тем, на кого смотрю сверху. А как думаете вы? По-вашему, жалость может перейти в любовь?» – помолчав, спросила я. Задумавшись, Павлуша ответил: «Думаю, что нет, хотя мне об этом судить трудно, в таких вещах я мало разбираюсь». И он ушел играть в преферанс с Марией Ивановной, которая его ждала.

Но вскоре он вернулся, насмешливо улыбаясь, сел рядом со мной и проговорил: «Подумайте только, до чего я дошел! Только и жду свободной минуты, чтобы прийти к вам и, смотря на вас, с вами разговаривать». Снова насмешки! «А вот я тоже до чего дошла, – сказала я со смехом, – сижу и с нетерпением жду только вас, когда вы придете и будете меня развлекать вашими очередными остротами, наговорив мне так много таких неприятных слов, какие только вы умеете говорить».

12 апреля. День сегодня чудный, весенний, хотя и не такой, как бывает на Украине. Погода здесь так часто меняется, с утра светит солнце, а через час оно скрывается, снова прохладно и небо становится сереньким. Медленно, но все же с каждым днем весна все ближе. 14 апреля – день именин моей мамы, и я послала ей длинное письмо. Идя из школы, я зашла в парк, там на солнце с шумом бежали потоки воды, снегу было мало, но в некоторых местах он лежал. На ветках еще голых, безлиственных деревьев радостно пели птицы, встречая приход весны. Я сидела на лавочке и, закрыв глаза ресницами, отдавалась ласке солнечных лучей, ни о чем не думая, вдыхая весенний запах земли.